Помню, как нашли последних четверых. Сперва манси Куриковы обнаружили в вытаявшем снегу ветки, которые были как бы кем-то набросаны. Цепочка их тянулась к оврагу. Мы стали расчищать глубокий сугроб и вскоре наткнулись на настил из лапника. На нем лежала кое-какая одежда. На второй день откопали труп мужчины, на нем было трое часов и два фотоаппарата»...
Как мы знаем из дела, у Тибо-Бриньоля на руке было двое часов, причем остановившихся примерно в одно и то же время — около восьми часов. Кстати, как и у Слободина. Что касается фотоаппаратов — тоже загадка. В протоколах говорится, что они найдены в палатке. Вполне возможно, что автору просто изменяет память, — а вдруг да этот важный факт искажен в деле? И цепочка из веток, тянущаяся к оврагу, — не просто выразительная, но и многозначительная деталь, — а почему она в следственном деле не отражена?
Дальше у Кузьминова совсем интересно: «С выводами о том, что дятловцев уничтожили военные, согласиться не могу. Чушь, выдумки журналиста! Считаю, что туристы погибли из-за „огненных шаров“, которые в одну из ночей мы тоже наблюдали, а затем минут через 5—6 ощущали помутнение разума. Даже начали разбредаться, как лунатики, кто куда... Позже нам сообщили, что это испытывается новый вид водородного топлива и ничего угрожающего для жизни в этом нет...» Вот, оказывается, какие версии обсуждались в лагере поисковиков. Были они как-то проверены или же просто свидетелям предписано было молчать, а следствие превратилось в имитацию следствия?
Конечно, не всегда можно принимать на веру подобные свидетельства. Оценивая все, что мне довелось прочитать и услышать после публикации газетного варианта этого очерка, я пришел к выводу, что за сорок лет, прошедших со времени трагедии, эта история обросла невероятным количеством домыслов. И все же сомнения в достоверности материалов уголовного дела — не плод умозрительных фантазий.
Свидетельствует Генриетта Елисеевна Макушкина. Сорок лет назад у нее была другая фамилия — Чуркина, и это она делала экспертизу дятловской палатки. Вот что она рассказывает сегодня: «Определить, изнутри или снаружи была разрезана палатка, большого труда не представляло. Однако наряду с этим мы могли с точностью до одного дня назвать и дату разреза. А также — толщину клинка-ножа. Но от нас эти параметры не потребовали. Задача была поставлена конкретно и только одна: сказать, изнутри разрезы или снаружи. И все. Что мы и сделали...
Присутствовала я и при медэкспертизе трупов, которую проводил Борис Возрожденный. Хорошо помню, когда сняли с них одежду и развесили на веревках, мы сразу обратили внимание, что она имеет какой-то странный светло-фиолетовый оттенок, хотя и была самых разных цветов. Я спросила Бориса: «Тебе не кажется, что одежда чем-то обработана?» Он согласился.
Когда обнаружилось, что у Дубининой нет языка, мы удивились еще больше. «Куда он мог деться?» — спросила я снова. Но Борис лишь пожал плечами. Мне казалось, он был подавлен и даже напуган»...
Эти признания — уж точно не мифотворчество: отсутствие соответствующих данных в следственном деле бросается в глаза и непрофессионалу...
Будет ли у этой истории конец?
Прежде всего, нужен ли он? Уже нет на земле родителей погибших ребят — им, конечно, доставило бы горькое удовлетворение знание истины. Уже друзья, сверстники, институтские однокашники погибших вступили в пенсионный возраст, уступив дорогу новым поколениям. Уже нет на земле и того государства, которое утверждало свои принципы и приоритеты, не считаясь с человеческими судьбами и даже человеческими жизнями. Что и кому дало бы сегодня установление всей правды о той давней трагедии?
Менее всего я рассчитываю на то, что реанимация сорок лет назад закрытого дела поможет найти кого-то из инициаторов или непосредственных исполнителей убийства и передать его в руки правосудия. Даже если б такой — живой — участник грязного дела и нашелся, он едва ли смог бы взять на себя значительную долю той вины, всей тяжестью своей лежащей на жестокой и бездушной государственной машине, малым винтиком которой (подобно следователю Иванову) он служил. Значит, и акт справедливого возмездия никому не принес бы ожидаемого удовлетворения.
Но если бы нынешнее государство решилось прояснить ситуацию, рассекретив какие-то документы, несомненно до сих пор сохраняемые в глубокой тайне где-то в сейфах бывшего КГБ или военных ведомств, — это был бы сильный и всем понятный знак, что теперь оно стало, ну, хочет стать иным... Но нет такого знака!
Есть и важный духовно-нравственный аспект в этом деле. Народное сознание таит в себе уверенность, что тайное непременно становится явным и что правда в конце концов торжествует над ложью. Но это не происходит само собой, а достигается осознанными усилиями людей, приверженных правде. Разгадка тайны гибели девяти студентов-туристов увеличила бы число таких людей, послужила бы укреплению нравственных устоев общества.
Но возможно ли сейчас восстановить истинную картину того, что происходило в ту страшную февральскую ночь на заснеженном склоне уединенной горы в безлюдном таежном углу Северного Урала? Ведь с самого начала все было так запутано (и есть основания полагать, что сознательно), а теперь, кроме ненадежных документов следствия, почти не на что и опереться.
Но оказывается, еще живы люди, способные сообщить немало такого, чего нет в протоколах криминалистов.
И непременно лежат где-то невостребованные пока что документы — кто-то же знает об их существовании.
Завершу свой долгий и печальный рассказ историей почти фарсовой — но вдруг да кроется в ней кончик нити, ведущей к клубку?
Дело в том, что через несколько лет после катастрофы отец Юрия Кривонищенко Алексей Константинович, доведенный до отчаяния крючкотворством местных служителей Фемиды, направил письмо в ЦК КПСС. Так, мол, и так, прошу как коммунист коммунистов сообщить, какова истинная причина гибели моего сына.
И что бы вы думали — пришел ему ответ. Все как положено: на красивом бланке, красивыми фразами. В нескольких приличествующих случаю словах ему выразили соболезнование, а также сообщили, что «виновные за случившееся понесли наказание».
Вот так.
Конечно, это могла быть и стандартная отписка. А может, и на самом деле были инстанции, которые всё не всё, но уж столь громкое дело знали доподлинно и виновников — не предположительных, а действительных — по-свойски, по-партийному призвали к ответу. Не за гибель людей, конечно, а за то, что из-за каких-то девяти трупов чуть ли не стала достоянием газет очередная в страшном секрете хранимая “бяка”...
