из туннеля на автостраду А15. Все происходит так, как если бы речь шла о нестабильной почве между Дефансом и Коломб, на которой постоянно сдвигают и перемещают пути, запутывая их в виде большой цифры восемь, которая то спускается, то вновь поднимается. Можно спросить себя, остались ли еще люди на этом сдвигаемом и поворачиваемом участке земли.
В булочном отделе Труа-Фонтэна из кухни выходит продавщица с поджаренным пирогом. На ее правую руку одета стерильная резиновая перчатка.
Положив пирог, она начинает расставлять на витрине кондитерские изделия правой рукой, на которой одета перчатка и левой, на которой ее нет. Я спросила себя, этой ли рукой она вытирала себе последний раз зад.
(Я могла бы просто написать, что это было нестерильно, но это иной способ представления реальности.)
Сегодня вечером я пошла в Сад Растений. Там были клумбы с розами, но, однако, неуловимое ощущение, что они покинуты. Я захотела вновь увидеть зверей. Там, за оградой, находились большие черепахи, но они были слишком далеко. Два тибетских быка, один — взрослый, другой — трехмесячный детеныш, были привязаны к железной решетке. Лань, расположившись на бетонном полу, ела свою пищу. В вольере многочисленные птицы производили оглушительный шум, плескаясь в стоячей воде.
Поодаль, под густой листвой, находились орлы и коршуны. Один из них, с красной с хохолком головой выставлял себя напоказ, раздвинув крылья. На земле — выпотрошенные тушки крыс. Воробьи и скворцы входили и выходили без остановки из клеток с попугаями, сидящими беззвучно и неподвижно на своих жердочках.
В клетку со львами поместили картину Шагала. Огромное пианино возвышалось в самом центре вольеры, предназначенной для страусов. В глубине сада возникли странные зверюшки: полу-кролики, полу-собаки. На табличке было написано: «
Это самое жалкое место в Париже, куда можно попасть за тридцать франков.
В безлюдном Ошане этим утром какое-то ощущение счастья. Я шагаю в центре изобилия между прилавками с продуктами, не заглядывая в список покупок, не заботясь о времени, набирая отовсюду по чуть-чуть, словно в огороде.
То, что Р. любит в литературном творчестве — так это жизнь автора: свобода, ощущение, что ты составляешь особую, привилегированную часть населения. У тебя возникает настойчивое желание вырывать по странице в день.
Это страдание, которое неизвестно остальным и составляет прелесть такой жизни. Само произведение, его воздействие на других людей, оказывается не таким важным.
На монпарнасском кладбище, поделенном, как по-военному на дивизионы, негде спрятаться от солнца. Слева от центрального входа — могила Маргариты Дюрас, усеянная обрывками бумаги и с ее фотографией в шестнадцатилетнем возрасте. Невыносимая жара. Здесь невозможно найти Мопассана и Бодлера в окружении серых могил, которых время сделало абсолютно непохожими. Можно лишь идентифицировать мраморные надгробья последних тридцати лет. Вот, например, Серж Гинзбург, погребенный рядом со своими родителями. Рядом с ним — могила, на которой выгравировано только лишь одно имя: Клод Симон. Ее фотографирует какая-то японская туристка. Возможно, она не ведает, что писатель Клод Симон еще жив. Или же она просто хочет увезти с собой эту забавную фотографию.
Посетители бродят между захоронениями. Они не знают, что конкретно они ищут. Они видят только лишь имена на надгробных плитах. Справа от входа — Сартр и Бовуар — как всегда неразлучны. Она заслужила вечную жизнь. На их могиле — маленькие обрывки бумаги, на которых что-то написано на разных языках. Их желтоватый мраморный памятник сразу же бросается в глаза.
Три девочки — шести, четырех и двух лет, живущих в пересылочном лагере в Гренобле, залезли в старую покинутую машину. Ее двери захлопнулись. Дети не могли из нее выйти и оставались там на протяжении многих часов. Когда их обнаружили, самая младшая была уже мертва. Та, которой было четыре года, находилась в состоянии комы. Это походило на начало романа Тони Морриссона «Рай», опубликованного этой весной. Здесь ни у кого не было желания об этом говорить, так как это было правдой.
Газета «Ле Монд» частично публикует доклад прокурора Кэннэта Старра об отношениях меду Биллом Клинтоном и Моникой Левински. Возможно, из-за некоторой цензуры текст напоминает неумело написанный порнографический рассказ, в котором много повторов: «Он коснулся ее грудей, он расстегнул ширинку, и т. д.». К концу доклада мы абсолютно забываем, что главное действующее лицо — это президент Соединенных Штатов Америки. Это достаточно банальная история рядового гражданина, осторожного, не трахающегося по-настоящему из-за страха заразиться
Еще более непристойным было изображение Клинтона на следующий день, произнесшего с экрана телевизора: «Я согрешил, я прошу прощения и т. д.».
Моника Левински была членом организации, выступающей против абортов.
Она знает все о фелляции, но что она знает об аборте, об этом испытании, о его сущности?
Сегодня митингуют учащиеся старших классов. Но только «хорошие». Чтобы помешать «плохим», хулиганам, к ним присоединиться, власти разместили отряды полиции на станциях метро и на вокзалах пригородных поездов. Санитарный кордон в Париже разделяет банды хулиганов и группы серьезных, опрятно одетых молодых людей. На вокзале в Сержи-Префектюр, у каждого выхода поставили по агенту полицейской безопасности. Несколько арабов держались в стороне.
Сегодня ехать в Париж разрешается только людям с белой кожей.
В вагоне пригородного метро сидят трое молодых людей, вероятно студенты. Один из них читает «Историю сексуальности» Фуко, другие — книги по философии. В вагон вошла женщина с ребенком и уселась в том же ряду, что и молодые люди. Ребенок начинается забавляться с игрушечным сотовым телефоном, который воспроизводит кошачьи крики, женские голоса и другие звуки. Студенты начинают подчеркнуто выражать свое недовольство: так, например, они внезапно наклоняются и пристально смотрят на детскую игрушку. Мать, чернокожая женщина, не замечает их поведения. Этого ребенка трех — четырех лет сложно заставить спокойно сидеть на месте. Кажется, что терпению молодых людей пришел конец. То, что они прочли, узнали о культурных различиях, о терпимости не играет никакой роли в этот момент. Возможно, сама философия утверждает их право не быть побеспокоенными в процессе чтения, во имя превосходства мира людей над реальным миром.
Административный суд Парижа. Девять иностранных граждан без документов, удостоверяющих их личность, предстают перед трибуналом: одни, либо с адвокатами. Они хотят попросить об отмене указа, о «выдворении иностранных граждан, незаконно проживающих на территории Франции, за пределы страны».
Это уютное место с креслами из велюра в холле. Приходит молодая женщина адвокат, натягивая на ходу свое адвокатское одеяние. Появляется еще одна. Мы входим в полупустой зал суда, большой и темный. Председатель еще не пришел.
