Негодяи и ангелы

расширяет круг, так как охватывает заодно Аркадиев, Арсениев и тех же самых Артуров. Что касается Алика, то это имя раздвигает круг до необъятных пределов, ибо может обозначать не только Альбертов и Алишеров, но также Алексеев, Леонидов и Александров. А это уже совсем другая категория имен. - Можешь звать меня Аликом, - сказал Аристарх Чудновский Ларисе Бабушкиной и предложил сразу перейти на 'ты'. Однако Лариса робела. 'Алик' выглядел лет на тридцать пять, а к людям такого возраста она с детства была приучена обращаться на 'вы' и желательно по имениотчеству. Так как своего имени-отчества 'Алик' не назвал, Лариса постаралась обойтись вообще без обращений - это вполне возможно и даже не очень трудно. Фраза: 'Алик, ты действительно думаешь, что я гожусь в фотомодели?' и просто 'Ты действительно думаешь, что я гожусь в фотомодели?' совершенно равнозначны, и двусмысленность появляется только в том случае, если в беседе участвует несколько человек и без обращения непонятно, кому адресован вопрос. Впрочем, сходу перейти на 'ты' Лариса тоже не смогла и вообще старалась поменьше говорить и побольше слушать, предпочитая не проявлять инициативу, а отвечать на вопросы. В офисе были люди, но Арик быстро увел девушку в отдельную комнату с задернутыми черными шторами. Комната эта служила одновременно студией и фотолабораторией. - Так ты согласна сниматься без одежды? - спросил он, оставшись с Ларисой наедине. - Вам правда это нужно? Я хочу сказать, для журнала. Или вам просто интересно, какая я голая? А может, вы хотите со мной переспать? Тогда я не согласна. У меня есть друг, а с первым встречным я не хочу... - Спокойствие, только спокойствие, - прервал этот поток сознания Чудновский. Во-первых, ты неправильно себя ведешь. Неспровоцированная агрессия еще никогда не приводила ни к чему хорошему. Хорошо, что тебе попался я, а не какая-нибудь акула бизнеса, которая за такие слова запросто откусила бы тебе голову и выставила за дверь. При этих словах девушка невольно усмехнулась. Видно, она представила себе акула бизнеса, которая откусывает ей голову и выставляет (что? голову? или то, что останется?) за дверь. А Чудновский тем временем продолжал: - Отвечаю по пунктам. Я не первый встречный - я человек, который хочет дать тебе денег. Но, естественно, не просто так. Твои дополнительные условия мы обговорили по телефону, и я их принял. Так что теперь я предлагаю тебе простой обмен по принципу первобытной торговли. Ты мне свое голое тело для съемок, а я тебе деньги и компьютер на всю ночь. Или даже на день - все равно мы еще толком работать не начали. Да кстати - спать мне есть с кем, так что это пусть тебя не беспокоит. Лариса подозрительно покосилась на диван у стены и задумалась. Потом сказала: 'Ладно', - и застыла в напряженной позе, не зная, что делать дальше. - И опять ты неправильно себя ведешь, - сказал Арик. - Когда тебе предлагают работу - а особенно вот такую работу - ты непременно должна поинтересоваться, сколько тебе будут платить. Лариса чуть было не произнесла: 'А сколько мне будут платить?' - но вовремя сообразила, что тогда она будет выглядеть просто круглой дурочкой. - Кстати, ты безработная? - спросил Чудновский, освобождая Ларису от необходимости ломать голову над продолжением беседы. - Нет, я в больнице работаю, - сказала она. - Санитаркой. - Ага, - произнес Арик понимающе. Недаром он был сыном учительницы. - И сколько тебе платят? Лариса сказала, сколько ей платят, и Арик спокойно кивнул. Потом достал из кармана сумму, примерно равную месячной зарплате больничной санитарки (с округлением в сторону увеличения) и сообщил: - Это гонорар за сегодняшний сеанс. Раздевайся и начнем работать. 42 Адъютант генерала Игрунова Игорь Цыганенко умел располагать к себе людей и благодаря этому качеству подружился с одним из сотрудников Приозерного РОВД. И когда журналист Зимин стал наводить справки о Ларисе Бабушкиной и ее новом мужчине, этот сотрудник немедленно позвонил лейтенанту Цыганенко и предупредил его: - Тут один корреспондент твоей Ларисой интересуется. - Какой корреспондент? - не понял лейтенант. - А хрен его знает. Во! Член Союза журналистов. Он тут у нас в дежурке удостоверением махал. - Понятно, - пробормотал Цыганенко и пошел докладывать шефу. Генерал, выслушав доклад, пару минут сидел молча, а потом глухо произнес: - Лучше бы она утопилась! Для него все было ясно. Ничего не добившись в милиции и почему-то передумав топиться, девчонка обратилась к журналистам. А те стали раскручивать сенсацию. Еще бы: сын генерала, командира боевой дивизии - грязный убийца. Из этого выйдет такой отличный заголовок. - Говоришь, она санитаркой работает? - спросил генерал некоторое время спустя. - Да. - И у нее живет безработный мужик? - Так точно. - Значит, денег у них нет. - Нет. Она продала по дешевке акваланг, принадлежавший Черкизову, и жила на эти деньги несколько месяцев. Но вряд ли у нее что-нибудь осталось. - Отлично. Как ты думаешь, если дать ей денег - она заткнется? - Не знаю, не уверен. Говорят, что она слишком любила Черкизова, и еще говорят, что она равнодушна к деньгам. - Все равно у нас нет другого выхода. Надо предложить ей денег и поставить условие: никаких контактов с журналистами. Пусть скажет им, что все выдумала. Что мой парень просто приставал к ней, а она решила ему отомстить. А теперь передумала, и ей очень стыдно. - А если не получится? - Молись, чтобы получилось. Прозвучало это так, что Цыганенко вздрогнул. После таких слов он не исключал, что генерал может пойти на любые меры. Вплоть до того, что поручит адъютанту убрать девчонку, чтобы та, наконец, замолчала. К чести адъютанта надо отметить, что от этого варианта он решил отказаться наотрез, вне зависимости от последствий для карьеры. Пусть уж лучше карьера летит к чертовой матери в тартарары, пусть его пошлют командовать взводом куда-нибудь в вечную мерзлоту, только бы не в тюрьму. В конце концов, это не его сын, а генерала Игрунова - пусть он сам и разбирается со своим драгоценным чадом. - Вы с сыном уже говорили? - ни с того ни с сего спросил Цыганенко, слегка потеряв контроль над собой от всех этих мыслей - и тут же осекся, поскольку понял, что это не его собачье дело. От такого вопроса генерал вполне мог прийти в ярость - а в гневе он был страшен. Однако же в ярость не пришел и ответил достаточно спокойно: - Нет. Что я ему скажу? Наору, постучу кулаком по столу, в угол поставлю? По морде съезжу? И что? Думаешь, он будет меня случать? Да он меня ежедневно открытым текстом нахер посылает! Ты что думаешь, я о нем сейчас забочусь? Я о себе забочусь. Лейтенант Цыганенко не задал вопроса: 'Что же делать?' - но генерал прочел его в преданном взгляде красивых черных глаз адъютанта. И с неподдельной грустью, даже тоской в голосе произнес: - Жду не дождусь, когда этому ублюдку стукнет восемнадцать. Уж я его законопачу в такую часть, где ему тюрьма курортом покажется. И плевать мне, что скажет его мать. 43 Равнодушная к деньгам Лариса Бабушкина недоверчиво пересчитала купюры, небрежно брошенные на стол и замирающим голосом спросила: - Это... за один раз? - Конечно, - подтвердил Арик Чудновский. - Ты же не думаешь, что фотомоделям платят, как больничным санитаркам. Только должен тебя разочаровать - сеансы будут не каждый день. Один-два раза в неделю максимум. Надо сказать, этим Арик Ларису ничуть не разочаровал. Получить месячную зарплату санитарки за один неполный день работы - это была для нее фантастика. Понять, зачем Арик платил ей эти деньги, было труднее. Вероятнее всего, потому, что она первой из позвонивших по объявлению попала лично на него и при этом явно не имела отношения к модельному бизнесу. А также стыдилась раздеваться перед незнакомым мужчиной и перед камерой, но не настолько, чтобы наотрез отказаться от выгодного предложения. А кроме того, Арика мучило любопытство - для каких таких целей этой девушке нужен компьютер и умение работать на нем, если ради этого она готова идти на довольно серьезные жертвы. Во всяком случае, раздевалась она медленно и нерешительно, а когда снимала лифчик, даже крепко зажмурилась, словно это могло ей как-то помочь. - С такой фигурой стесняться просто грех, - сказал Арик, когда Лариса осталась в одних трусиках и никак не могла решиться расстаться с ними. - И никогда больше не называй себя уродиной. Не знаю, кто внушил тебе подобную глупость, но он был не прав. От этого Лариса смутилась еще больше, но Чудновский уже начал фотографировать, и первые кадры запечатлели девушку в позе купальщицы, застигнутой врасплох. Преодолеть страх и стеснение Ларисе помогло то, что у нее не было родных и близких друзей, если не считать Юры Гарина. Так что никто, увидев ее обнаженной на страницах журнала или газеты, не мог бы ее этим попрекнуть. Что касается Юры, то с ним Лариса посоветовалась накануне, и он не стал возражать. Он прекрасно понимал, что если хочет и дальше жить с Ларисой, то должен покорно принимать любые ее идеи насчет работы. Ведь сам он перспектив в отношении трудоустройства не имел никаких. Так что больше всего Лариса боялась теперь одной вещи - как бы деньги, которые дал ей 'Алик', не оказались фальшивыми. Или как бы их не отобрали, когда она будет уходить. Или как бы всем этим не заинтересовалась милиция, и ей не пришлось бы давать объяснения - ведь деньги эти наверняка добыты преступным путем, хотя сам 'Алик' не похож на бандита. Лариса всегда жила в бедности. В раннем детстве - с матерью-алкоголичкой, в конце концов насмерть отравившейся денатуратом. В детском доме, который в последние годы иностранцы заваливали гуманитарной помощью, но начальство разворовывало эту помощь быстрее, чем она успевала поступать. Потом ей, правда, досталась целая квартира. Вообще-то детдомовцам-выпускникам полагалась только комната в общаге или коммуналке, но Лариса как раз к выпуску оказалась беременна, а тут приближались губернаторские выборы, и губернатор очень хотел усидеть в своем кресле. Одновременно он очень дружил с директором детдома и покрывал все его