— Как вам будет угодно.
Прокейн открыл дверь, прошел в холл и зажег свет. Сняв пальто, мы взяли чемоданы и вошли в гостиную. Прокейн щелкнул выключателем. Комната выглядела так же, как и два часа назад, если не считать длинноногого мужчины, сидевшего в кресле с пистолетом в руке, дуло которого смотрело прямо на нас, на вид ему было лет сорок шесть.
— Убери пистолет, Джон, — улыбнулся Прокейн. — Он нам уже не потребуется.
— Поставь чемоданы на пол, Абнер, — ответил Джон. — Вы тоже, Сент-Айвес.
Я все еще не понимал, кто это, но чемодан поставил.
— А теперь положите руки на голову.
Я выполнил его приказ, Прокейн — нет.
— Это же нелепо, — сказал он.
— Положи руки на голову, Абнер, — повторил мужчина.
На этот раз Прокейн подчинился.
— Кто это? — спросил я, повернувшись к нему.
— Джон Констэбл.
— А, психоаналитик.
— Правильно, Сент-Айвес, — кивнул Констэбл. — Психоаналитик.
— Тот, с которым вы обсуждали свои проблемы, — я не сводил глаз с Прокейна. — Насчет того, движет ли вами желание быть пойманным и понести наказание.
Прокейн молча кивнул. Его лицо порозовело.
— Вы рассказали ему о сегодняшнем вечере?
— Да.
— Надеюсь, с этим все ясно, Сент-Айвес? — спросил Констэбл, поднимаясь с кресла.
Для столь длинных ног у него оказалось очень короткое туловище, он пытался скрыть этот недостаток удлиненным пиджаком, но все равно напоминал журавля. Костюм, сшитый из дорогого материала, французская рубашка и туфли крокодильей кожи стоимостью не меньше ста пятидесяти долларов указывали на то, что гонорары, полученные от благодарных пациентов, позволяли доктору Констэблу спокойно смотреть в будущее.
На клинообразном лице выделялись густые брови, под которыми прятались глубоко посаженные темно-карие маленькие глазки, из-под вьющихся, тронутых сединой волос торчали большие оттопыренные уши с длинными прозрачно-розовыми мочками. Крупный мясистый нос нависал над широким тонкогубым ртом.
— Я задал вам вопрос, Сент-Айвес.
— Я помню. Вы спросили, все ли мне ясно.
— Я жду ответа.
— Мне ясно, что вы собираетесь нас убить. И не испытываете при этом угрызений совести.
— Неужели? А почему?
— Говорят, что совершить убийство во второй раз легче, чем в первый, а в третий — сущие пустяки.
— И вы полагаете, что я уже кого-то убил?
— Не полагаю, а знаю наверняка. Вы убили полицейского по имени Френсис Х. Франн.
Констэбл искоса взглянул на Прокейна, не упуская меня из виду.
— Ты говорил мне, что он очень умен, не так ли, Абнер?
— Я вообще говорил тебе слишком много, — пробурчал Прокейн.
— Ты любил говорить, а я — слушать. До поры, до времени.
В гостиной повисла тяжелая тишина.
— Почему? — спросил наконец Прокейн.
Констэбл ответил не сразу. Сначала он поднялся на носки и вновь встал на пятки. Поправил волосы над левым ухом. Погладил подбородок.
— А почему вы думаете, что я убил молодого полицейского, Сент-Айвес? Франна, как вы его назвали.
Я с радостью пересказал бы ему цепь умозаключений, приведших меня к такому выводу. Я мог бы говорить всю ночь, если бы он согласился слушать. Я рассказал бы ему о переделках, в которые мне приходилось попадать. О моем детстве в Колумбусе, штат Огайо. О том, как мои родители решили, что я заболел полиомиелитом летом 1942 года, и как оказалось, что это всего лишь грипп.
В третий раз за ночь на меня наставляли пистолет, но теперь ни Джанет Вистлер, ни Майлс Уайдстейн не могли прийти мне на помощь. Рядом со мной был лишь Прокейн, сразу постаревший на десять лет, а напротив, с нацеленным на нас пистолетом, его психоаналитик, который пожелал узнать, прежде чем застрелить меня, почему я решил, что именно он убил Френсиса X. Франна.
— Кроме нас четверых, Оллера и Дила, только вы знали о его причастности к этому делу.
Констэбл покачал головой.
— Этого недостаточно.
— Почему же? Джанет была со мной, Уайдстейн — дома, с женой и детьми, детективы — в Бруклине. Остаетесь вы и Прокейн. Прокейн сказал, что не убивал Франна. Значит это вы. В тот вечер вы обедали с Прокейном. Он, должно быть, рассказал вам все довольно подробно о Франне по телефону.
— Да, я говорил ему, — глухо пробормотал Прокейн.
— Когда в восемь вечера я вышел из отеля, Франн был мертв. Его убили не позже половины восьмого, — я взглянул на Прокейна. — Когда ваш приятель появился у вас?
— Около восьми.
— А когда вы рассказали ему о Франне?
— Как только вы сообщили мне о визите. Примерно в два часа дня.
Я повернулся к Констэблу.
— Значит, у вас было шесть часов. Сначала вы нашли Франна, затем договорились с ним о встрече, убили его и отвезли к моему отелю. Очень ловкий ход.
Констэбл усмехнулся.
— Я полагал, что сумею всех запутать.
— Почему? — повторил Прокейн.
Во взгляде доктора сквозило презрение к своему пациенту.
— Потому что ты мог все испортить. Если бы Франн вышел на тебя, ты бы отказался от операции. Я знаю тебя, Абнер. О боже, как хорошо я тебя знаю! И я позаботился о том, чтобы Франн умер, а ты узнал о его смерти.
— Он спрашивал не об этом, — заметил я.
— Не об этом?
— Его не интересуют причины, по которым вы избавились от Франна.
— О, — усмехнулся Констэбл. — Я понимаю.
— Ну? Вы собираетесь ответить на его вопрос?
— Мы и так говорим слишком долго.
— Тогда позвольте ответить мне.
— Не знаю, будет ли у вас время.
— Я вас не задержу.
Констэбл на мгновение задумался.
— Хорошо. Говорите.
— Миллион долларов, — сказал я Прокейну и повернулся к Констэблу. — Видите? Я вас не задержал.
Мой вывод разочаровал Констэбла. Он нахмурился и покачал головой.
— Нет, это не так. Деньги всего лишь повод, но не причина.
— Ну хорошо. Скажите ему сами.
— Сколько лет мы знаем друг друга, Абнер? — спросил Констэбл. — Пять, шесть?
— Примерно так.
