- Не многовато, а?
- Да ему уже все равно...
- Что так?
- Через броню - в печень и сквозь весь живот - в левый бок. Пуля с другой стороны, под кожей прощупывается - 'бур'... Он труп, считай.
- Ничего нельзя сделать?
- Ну, снега сейчас навалю под свитер, и все. Может, довезут... А кто он?
- Замполит ихний. Он им, что батя...
Тут мы услышали какой-то дикий, перебиваемый скорострельной тарабарщиной, животный визг и, повернувшись, увидели, как солдат афганского батальона, явно в исступлении, кидается на стоявшего на коленях пленного. Его пытаются оттащить двое других ХАДовцев, но у них ничего не получается. Солдат впал в истерику и явно невменяем. Проламываясь через четыре сдерживающих его руки, он откинутым прикладом АКМа молотил пленного по голове.
А тот, не отворачиваясь и не пригибаясь, смотрел на него в упор. И во взгляде одни лишь ненависть, ненависть и презрение...
Припадок бойца остановил короткий властный окрик, раздавшийся позади нас. Мы повернулись. Сзади подходил хадовец-офицер. Мы сразу это поняли, хотя он был и в бронежилете. И еще мы поняли, что этот высокий, крепкий таджик всему здесь Хозяин и что подчиненные почитают его за Господа Бога. Почувствовал это и ротный и невольно подтянулся. Хотя подобное с ним вряд ли случалось часто - шестая МСР и сама ведь не подарок...
На отличном русском языке он кратко спросил о состоянии своего заместителя. Вытянувшись по стойке 'смирно' (кто он мне такой, спрашивается?!), я доложил о характере ранения и о неутешительном прогнозе. Поверил он мне или нет, не знаю. Но комбат тут же крикнул:
- Где врач?!
Через несколько секунд, бросив остальных раненых, к нам примчался взмыленный фельдшер.
Мои предположения он подтвердил. Хадовец выслушал их молча, потом вдруг подошел к брошенной наземь винтовке, передернув затвор, выбросил один патрон, в два приема выломил из него пулю и, повернувшись ко мне спросил:
- Такая?
Я подошел, взял в руку пулю и тоже молча кивнул головой:
- Такая.
Хадовец развернулся и одним легким жестом подозвал двух офицеров 'Кобальта'. Те не посмели не подчиниться ему и подбежали едва ли не рысью.
Он спросил, все ли у них в порядке и что они еще хотят делать в этом кишлаке. Офицеры ответили, что вертолеты на подходе, 'Град' в полку тоже готов, сейчас заберут тела, и можно отходить. Хадовец выслушал их, согласно кивнул и, отвернувшись, уперся тяжким взглядом в раскинувшийся под ногами кишлак.
Офицеры не ушли. Выразительно обменялись многозначительными взглядами. Один, как бы в ответ, легко пожал плечами, а второй, указав на пленного, спросил:
- Ну, так мы этого мудака забираем7
- Нет...
- Но мы же договаривались?!
Хадовец не отвечал...
Пауза затянулась. Один из кобальтовцев пару раз вопросительно зыркнул на меня, мол, чего я тут делаю, а потом опять повернулся к хадовцу:
- Мы утром его вам вернем!
Хадовец еще немного помолчал и все так же, не поворачиваясь, отрезал:
- Все остаются здесь...
Кобальтовцы для приличия перекинулись с ним еще парой фраз и, раздосадованные, отошли в сторону.
Появились вертолеты. Мы загрузили раненых и убитых. С ними улетел один кобальтовец. Второй поманил меня пальчиком и мягонько так выяснил, что я делал рядом с командиром батальона ХАД. Я в ответ тактично прошелся по неуступчивой натуре 'восточных деспотов' и традиционно 'пожалился' на 'руки связаны'. Кобальтовец, удовлетворенный моим примерным поведением, согласно закивал головой и, угостив офицерской сигареткой, сказал:
- Минут через двадцать отчаливаем - держись рядом...
Пока грузили раненых и начали отход, комбат-хадовец допросил пленного. Задал несколько вопросов, потом пару раз прошелся глазами и... не пригибавшийся под ударами автоматного приклада пленный опустил голову. Рядовые хадовцы, сидевшие на снегу в нескольких метрах поодаль, так вообще чуть не попадали ниц.
Комбат отдал им какой-то приказ, и, когда те почти мгновенно исчезли, он вдруг скинул с плеча АКМ, врезал короткой очередью по пленному и, закинув автомат за спину, двинулся следом.
К тому времени я уже достаточно видел покойников, видел и как умирают, но в этой гибели было что-то более страшное, чем смерть сама по себе.
Нет, все произошло без особых конвульсий - пару раз дернулся, и затих. Не было и невыразимого ужаса в глазах, как у кишлачных жителей. Наоборот, увидев, как офицер снимает автомат с предохранителя, пленный даже чуть выпрямился, и расправил грудь.
Меня поразило не столько то, как встретил свою смерть пленный, сколько то, как эту смерть принес комбат-хадовец. Было такое впечатление, что командир 'Соколиков' не приговор привел в исполнение, не врага казнил, не человека убил, а сделал что-то будничное, обычное, о чем забыл еще до выстрела. Никаких эмоций в глазах, никаких чувств на лице, вообще ничего словно в воздух выстрелил, подал какой-то сигнал, а не в человека, пусть и духа. Убийство вообще противоестественно, даже на войне - сколько ни смотри на трупы, все равно каждый раз внутри что-то дергается. Но этот расстрел был из ряда вон! Какой-то абсурд, как сон, что ли, - изначально нереальный.
Стоявшие вокруг напряженно молчали, даже офицеры, даже кобальтовец. Проводив ХАД, командир шестой роты многозначительно кивнул на кишлачных мужиков и неизвестно кого спросил:
- Ну... А что с этими ублюдками делать?
Кто-то с натянутым смешком ответил:
- Тебя хадовцы забыли спросить!
Мужички тем временем под шумок подцепили тело и спокойно двинулись восвояси. После командира 'Соколиков' слова какого-то ротного для них, наверное, уже мало что значили. Он сам это понял и лишь скривился:
- Ну-ну... идите, голуби, идите...
Но интонации его все равно были слишком выразительны, и капитан-минометчик, пожилой дядька, недавно сменивший в должности балагура Белова, неопределенно протянул в ответ:
- Да на кой они нужны?! Все равно сейчас накроют...
Ротный на этот счет, судя по всему, имел свою точку зрения и после короткой паузы спросил стоявшего рядом кобальтовца:
- Ну что, старшой, 'Град' будем ждать? А?
Тот сделал неопределенный жест, мол, как хотите. Офицеры криво ухмыльнулись и двинулись к краю гребня... Жизнь кишлачных мужичков в тот момент ценилась не выше автоматного патрона. И не пристрели комбат-хадовец у меня на глазах пленного, я, наверное, тоже пошел бы вслед за остальными. А что? У меня оставалось еще три сорокапятипатронных магазина - вполне можно было один потратить! Такая потеха в конце операции...
Но не пошел... Старший лейтенант кобальтовец и командир минометчиков тоже остались на месте. А офицеры, двинувшиеся к краю гребня, через несколько минут возвратились, и особой радости на их лицах я что-то не заметил. Грязненькая в тот день выдалась нам работенка...
А замполита своего хадовцы так до санчасти и не довезли - умер в вертолете.
x x x
Второй эпизод произошел летом восемьдесят четвертого, во время рейда в урочище Аргу.
Где-то в середине операции утром мы встали на блокирование, и тут Звонарева по связи вызывают к
