подставляя лучу лицо, парень склонился к очагу.
Имрир глядел на нее. Так, словно собирался выпить её душу. Запомнить и никогда не забывать. Словно знал всю жизнь.
- Садись. Отдохнем и скоро поедем, Гэльд беспокоится.
Имрир вскочил, вырывая меч, сонная одурь слетела - и тут же понял, что ничего не может сделать им, что они приехали и уехали отсюда много лет назад, и уже были Стрелки, и Восстание, и Последний бой на Пустоши, и смерть отца, и вот так было в призрачных селениях, и видевшие их вот так же не могли ни во что вмешаться... двое целовались у очага и пахло мятой и крапивой, а после дверь хлопнула, и крошево снега просыпалось за порог.
Имрир разжал кулаки, с удивлением разглядывая раны от ногтей на ладонях.
- Ты видел?! - закричал он Шедду.
Тот мелодично захрапел в ответ.
Пахло туей и лимонником. Как в Кариане. Словно летом. Жар от печек тугими волнами растекался по залам; ныли, согреваясь, руки и ноги.
Утомительное шествие завершилось; управитель последним придирчивым взглядом озирал стол. В соседнем покое развешивали гобелены и натирали полы для плясов. Гонец вернулся от мастера Шедда, доложив, что к концу ужина он с подмастерьем привезут работу.
Мэй сидел на помосте, где некогда, в давние времена, когда его принимали в подмастерья, сидела Хель. Он вспомнил, сравнил и улыбнулся.
Куда подевался тот робкий мальчик. Но Хель... что она задумала?
Гости плясали, от юбок дам взвивался ветер. Наместник сидел в полутьме, отсюда ему хорошо была видна зала, но сам он не был виден никому. Он притянул Хель за руку и поцеловал её ладонь.
- Потерпи, родная; уже скоро.
Суетливый слуга вел к ним разодетого мастера, широкоплечий парень нес за ним шкатулку. Несмотря на одежду, Хель легко узнала в нём Имрира.
Жаль...
Шедд жестом велел 'подмастерью' приблизиться и преклонить колено, откинуть крышку. Слуга поднес свечу.
По лицам столпившихся за спиной мастера гостей поплыли вишневые и алые отблески. Консульская звезда лежала на подушке, густая и глубокая, как вино. Глаза глядящих расширились.
- Доволен ли ты моей работой, наместник? - спросил Шедд с гордостью.
Мэй уже собирался достойно ответить, но Хель вышла из-за его плеча.
- Благодарю вас, ювелир Шедд, здесь, в городе моих предков. Подмастерье! Удостой, приколи мне эту звезду.
Ответом на эти слова тишина была такая, что слышно стало, как с факелов обрывается и падает на пол шипящее масло. Едва ли кто-то вокруг понимал, что происходит, но всеми овладело странное оцепенение - предвестье грозового раската. Имрир глядел в глаза Хели. Она знала, что он узнал её. Его губы дрожали, а в глазах... Он зажал звезду в кулак и встал.
Мэй, тоже не понимая, что делается, обхватив рукоять кинжала, на всякий случай подался вперед.
Звезда жгла Имриру ладонь. Ненавистная была так близко и просила е_г_о..! Медленно потянулся он, чтобы повиноваться, а потом с размаху швырнул звезду на каменный пол. У Шедда отнялись ноги, только потому не бросился он сразу бежать, надеясь прорваться сквозь стражу. Он тоже узнал Хель, и догадки бились в голове, как камешки в водовороте. Имрир попытался говорить. Слова с клекотом застряли в горле, голова поникла, и он упал, растянувшись у всех под ногами. Осколки звезды бросали кровавые отблески на всё вокруг.
- У вашего подмастерья падучая, мастер?
Хель бросила соломинку, Шедд не понимал, зачем, но ухватился.
Запинаясь, просил прощения за нерадивого мальчика и клялся, что совсем быстро исправит потерю.
- Ничего страшного, ювелир. Заказ погодит. А мы станем лечить его.
- Здесь?!
Ювелир осекся, понимая, что окончательно выдал себя, но Хель и тут, казалось, ничего не заметила. И велела отнести Имрира в верхние покои, под бдительный надзор лекаря. А потом приказала всем возвращаться к плясам.
Толпа, только что глазевшая на них, разошлась, и Хель ускользнула: ей надо было отдать еще кое-какие распоряжения, подальше от чужих ушей.
В недобрый день и в проклятый час
Я вдруг увидел её.
Прекрасных дам встречал я не раз,
Но дрогнуло сердце мое.
Он проснулся и увидел, как пятно солнца на стене то заслоняет, то выпускает колышимый ветром лист. Немного позже он понял, что движется не лист, а челнок в руке женщины, ткущей гобелен. Нити основы были похожи на струны, в них бил луч из прихваченного льдом окна - по-весеннему яркий, и такие же яркие краски расцветали под проворным челноком на гобелене: голубое небо и яркое чистое солнце на нём, а ниже облака...
Женщина ощутила взгляд и повернула голову, лица Имриру было не разглядеть, зато солнце осияло её фигуру, вскинутые руки и голову в легкой дымке белой кисеи. Почему-то Имриру вспомнилась мама. Он был уверен в том, что она была, и в своем имени - пожалуй, больше ни в чём.
- Ты проснулся? Как ты себя чувствуешь?
- Где я?
- В ратуше. Ты не помнишь?
Женщина озабоченно положила руку ему на лоб.
- Ты был в беспамятстве три дня. А лекарь твердит, что всё в порядке. Может ты ударился головой.
- Может... - ему было лень двигаться, и не хотелось, чтобы она убирала руку. Хотя она оказалась старше, чем ему думалось - женщина в расцвете лет. Она хорошо улыбалась, не только лицом - глазами. И глаза спокойные, карие как два лесных озера. Словно он заглядывал в них когда-то...
- Нет, не помню!
- Тише, - она зажала ему рот теплой ладонью, ладонь пахла шиповником и немного дымом. - Отдыхай, ты скоро поправишься.
- Кто я?
Сон заволакивал, и Имрир не мог ему сопротивляться.
- Мальчишка потерял память. Милосердная!..
А может, это и к лучшему. Тогда, в господе, после его гордых и опрометчивых слов, когда всё, как при вспышке молнии, стало ясным Хели, первой мыслью было схватиться за арбалет. Достало бы одного болта. И решилось бы сразу всё: заговорщики лишились бы знамени и не случилось повторения кошмара. Конечно она не справилась бы с остальными пятью, но успела бы уйти, воспользовавшись минутой замешательства. Всё просто. Одна стрела - и ни набата, ни безликих, ни новой войны. Безукоризненные доказательства. Как... смерть. Только - Хель не хотела убивать. Этот мальчик, сын Торлора, не был для нее безликим. Он походил слишком на многих, кого она помнила и любила: на отца, на Гэльда, на его братьев, на... Мэя. И, может быть, таким будет, когда вырастет, её собственный сын.
Она не могла убить. Чем бы это ни обернулось потом. Если её слёзы, и раны, и огонь Торкилсена что-то стоили для этой земли, если имели смысл тысячи смертей, что были и что еще случатся, если к чему-то хорошему ведет оплаченная кровью дорога - пусть этот мальчик живет. Как бы сильно он ни ненавидел. О, по воле какой судьбы через семнадцать лет всё начинается снова?
- Не плачь, Хель, не надо.
Двери неловко хлопнули, и они оборвали разговор. Двое стояли под высоким витражом, изображающим Светлую Мать, жертвенный камень был украшен цветами, среди них горела свеча. Хель (Имрир уже знал, что её зовут Хель) молилась, сведя руки, бургомистр и наместник Ландейла замер у нее за спиной. Имрир испытывал к нему инстинктивную неприязнь - к нему, закаленному воину, уверенному в себе, могущему так небрежно положить руку на плечо жены. Хель была женой наместника, она сказала Имриру это на второй день, когда он уже встал и, помогая ей распутывать нитки на гобелене, нечаянно коснулся щекою её волос.
Он отскочил, как ошпаренный: то ли от того, что она сказала ему про мужа, то ли что заметила это невинное касание. Сохрани Милосердная, он не тронул бы её и пальцем - как кощунственно тронуть святыню, собственную мать. Но в щекочущем прикосновении светлой пряди было и постыдное, и манящее. Имрир облизал пересохшие губы и опустил взгляд.
- Госпожа Хозяйка!
Она повернулась, уже улыбаясь - вся: словно в ней горела свеча. Имрир поражался и недоумевал, как можно улыбаться движением руки. Вот так она улыбалась, глядя на Мэя. А Имрир подспудно ревновал. Он уже привык к ее заботе.
- Ты не устал? Ты хорошо устроен?
Он пожал плечами:
- Мне скучно. Я разумею грамоте, я мог бы разбирать бумаги. Я же вижу, как тебе трудно от них.
Он послал укоризненный вгляд наместнику, тот нахмурился, а Хель рассмеялась.
- Я рада, что ты ищешь работы. Кстати, о твоем здоровье справлялся твой мастер.
- Я не хочу туда возвращаться! Я не помню ничего...
- Тебя никто не прогоняет, - Хель легко тронула его ладонь. - Гости у нас, сколько захочешь. Мы найдем тебе дело. Просто мне пора возвращаться в Хатан.
Имрира полоснуло чувство потери.
- Нет! Хозяйка!..
- Это еще не скоро, - как напуганного ребенка, уговаривала она его. - Дня через три-четыре. Может, седьмицу.
- Хель! - сказал Мэй звенящим голосом.
Она повернулась к мужу. Она была здесь, но уже не с ним, Имриром. Он отступил в полутьму.
Кшиш мелко взвыл, царапая когтями пол. Имрир не решился успокоить его, опасаясь могучей лапы с когтями, изогнутыми, как мернейские ножи. Он как раз укладывал в очаг охапку дров и загнал в ладонь острую занозу. Тут плюснуло стекло, и в комнату посыпались оружные люди. Кто-то опрокинул рамку с гобеленом. Трое набросились на Имрира, пытаясь схватить его и увлечь за собой. Кшиш драгоценным пятнистым плащом повис у одного на плечах. Имрир обрушил на голову другого дубовый табурет. Ему казалось унизительным кричать, звать на помощь. Он не понял, когда Хель возникла рядом с ним, в развевающемся зеленом платье, с ножом в руке. Она швырнула в лицо наемнику одеяло с постели, лишая возможности видеть и размахнуться коротким мечом, и метнула нож. Меч другого Имрир парировал табуретом: тот оказался весьма кстати, тяжелый и с крепкими ножками;
