Зашла луна за облачко - мужик исчез. Показалась луна - и он снова возник над столом сельсовета.
- Ой, Павлушка, - прошептал Сережка, - кто это?
- Да это Помгол, - фыркнул Павлушка.
- Какой такой? Чего-то незнакомый!
- Так он же нарисованный. Видишь, под ним написано - Помгол. Это мужик такой, голодающий с Поволжья.
Засуха там у них второй год. Слыхал, как там люди бедствуют?
- Слыхал. А чего же он нам грозится?
- Он не грозится, он хлеба требует.
- За скатерть-то?
- Ну, ладно тебе, бежим, пока не хватились! Чудной ты какой, а еще храбрый... Плаката напугался! Мужик-то картинный, а не живой.
- Мне чего-то совестно стало. Ишь как он глядит-то, как будто мы его грабим, - пробормотал Урван.
Ребята вылезли в окно и удалились в некотором смятении чувств. Урвану вес чудился страшный мужик, грозящий ему высоко поднятыми руками.
И становилось не по себе при мысли, что ему будет, когда Тимофей хватится скатерти. Но у Сережки всегда так - сначала сделает, потом думает.
- Ребятам соврем, скажем, что скатерть выпросили, - предупредил он Павлушку.
Так и уговорились.
Утром сами выстругали древко для знамени, прибили к нему скатерть гвоздиками. Полюбовались. Хорошо, поднимешь над головой - так и пылает.
Хорошо, да не очень. Чего-то не хватает. Ясно чего - надписи нет: не сказано, чье это знамя и к чему зовет. Вышить бы на нем золотыми буквами такие слова: 'Будь готов бить кулаков, попов и всех буржуев до полной победы коммунизма!' Или еще что, похлестче. Вот тогда бы оно веселей засверкало. Ну, это еще сделается, главное - знамя есть, вот что здорово!
ГНЕВ ТИМОФЕЯ ШПАГИНА
Однако совесть Сережку мучила. Его так и тянуло на место преступления. Чуть что - завернет к сельсовету и посмотрит, как там председатель, не хватился ли своей пропажи? Не гневается? Может, и не заметит подмены?
А глядишь, кусок ризы ему понравится, он вроде поплотней и с украшениями...
Давненько не стелил своей красной скатерти Тимофей Шпагин, не было подходящего случая. Но вот накануне жнитва получил председатель Метелкинского сельсовета от Председателя Совнаркома товарища Ленина письмо с просьбой помочь голодающим деревням Поволжья семенами.
Переговорил Тимофей с беднотой, посочувствовали комбедчики, а помочь не могли: сочувствие-то у них, а хлеб-то у кулаков да у зажиточных.
Решил Тимофей постелить скатерть, поставить чернильницу, разложить листы бумаги, вызвать всех имущих мужиков и под плакатом, с которого кричал о помощи голодающий крестьянин, взять обязательство и записать, кто сколько внесет хлеба из нового урожая.
В помощники себе пригласил Ивана Кочеткова как человека партийного.
Послал он Тимошку-тук-тук собирать граждан, достал из шкафчика все что нужно, развернул скатерть, расстелил и ахнул, увидев вышитые на малиновом бархате золотые цветы, серебряные кресты и прочие узоры. Тимофея аж пот прошиб. Вначале он подумал, что кто-то подшутил, так разукрасив его скатерть, но, разглядев, что узоры были сильно потерты, понял, что ее подменили.
В ярости он стукнул кулаком по столу:
- Издевательство! Кто посмел? Кто поднял руку на государственное имущество?!
Притаившийся в сенях Сережка об стенку стукнулся.
Однако не убежал. Что дальше, ему любопытно.
- Не иначе кулацкая издевка! Недаром они меня обзывали красным попом. Нарочно церковную мерехлюндию какую-то подложили! - кричал Тимофей.
- Это кусок старой ризы, - определил Иван Кочетков, поглаживая рукой цветы и кресты. И, покачав головой, усмехнулся.
В это время начали подходить зажиточные мужики.
Пришлось принимать их за этой удивительной скатертью.
Разговор у Тимофея был краток. Каждому он говорил:
- Знаешь, какая засуха постигла Поволжье, какой там голод? Нет хлеба, нет семян. Сознаешь такие обстоятельства?
- Сознаю, - отвечал зажиточный.
- Сколько от своего нонешнего урожая в погашение народного горя отвалишь?
Зажиточный мялся, чесался, гладил бороду, и тогда Тимофей с горечью говорил:
- Это обращаюсь к тебе не я, а Советская власть, Ленин.
Ему не хотелось унижать Ленина перед кулаками. Их ведь этим не проймешь. Но приходилось. Своего авторитета не хватало.
- Ленин-то не к нам обращается, а к вам, к бедноте, вот вы его и выручайте! - отвечали богатеи.
- Кабы Ленин стоял за зажиточных, а не за гольтепу, мы бы ему много хлебца дали с нашим удовольствием!
А так... ну что же, много не могим, а мало не подадим, как нищей шатии, неудобно, власть все-таки!
- Эх вы, - сжимал кулаки Тимофей и бормотал непонятное слово, троглодиты!
Но Иван Кочетков удерживал его от ругаки и говорил зажиточным:
- Мы вас не насилуем, но придет время, и это горе народное вам зачтется.
Не удалось Тимофею выпросить у богачей хлеба.
Оставшись вдвоем с Иваном Кочетковым, он стукнул кулаком по столу и заругался:
- Вот дьяволы безрогие, хоть бы за украденную скатерть мешок зерна принесли, я бы им простил, храпоидолам. Отвез бы первый мешок Помголу, легче бы мне было перед товарищем Лениным!
- Да, - сказал Иван Кочетков, - хотя бы на почин...
И то бы хорошо.
Сережка словно и ждал этих слов, сорвался и, уронив в сеыях метлу, споткнувшись о старое ведро, вихрем умчался прочь.
Теперь он знал, как ему выкрутиться перед Тимофеем, перед ребятами и успокоить свою совесть. Все будет отлично, если достать мешок зерна Помголу.
БИТВА НА КОЛОСКОВОМ ПОЛЕ
Урожай в этом году был хорош. Вовремя прошли дожди. Рожь выросла высока соломой и тяжела колосом.
Яровая пшеница стояла стеной. Овсы налились тугие, зернистые.
Обидно было безлошадным, маломощным бедняцким семьям отдавать кулакам за пахоту, сев и уборку конными жатками половину такого обильного урожая.
Собрался комитет бедноты и по предложению Ивана Кочетков а принял постановление, утвержденное сельсоветом: каждый крестьянин - хозяин своему урожаю. Кулакам и богатеям должен платить только небольшую цену по справедливости.
И кроме того, комитет бедноты организовал отряд бедняцкой взаимопомощи под командой Ивана Кочеткова для помощи беднякам в уборке урожая. Оплата за это будет вноситься зерном в помощь голодающим Поволжья.
Ох, и обозлились кулаки! Зубами скрипели от злости, видя, как дружно вышла беднота с серпами, с косами на уборочную страду, как работают стар и мал от зари до зари, лишь бы убрать урожайный хлебушек.
Наблюдая этот труд, кулачье утоляло злобу насмешками:
- Старайтесь на Ивана-голого!
- Быть вам голым с вашим Помголом!
А Кочеткову то грозили, то льстили. Зачем, дескать, ему, мастеровому человеку, косой махать, на рубахе соль выпаривать? Шел бы кулацкие жатки да молотилки налаживать, заработал бы вдесятеро больше!
Но Иван Кочетков знай свое: утром чуть свет уже косит, в полдень косу отбивает и снова дотемна во
