языке, которую можно было перевести приблизительно так: ЛЮБИ МЕНЯ, КАК Я ТЕБЯ, И БУДЕМ ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ.
Второй, белобрысый, стриженый почти наголо в темно-синей рубашке с погончиками и закатанными выше локтя рукавами. Он не мог отвести глаз от распятой обнаженной Берты и весь его облик выражал звериное желание овладеть столь доступной плотью.
Третий, постарше, в длинном светлом плаще стоял прислонившись к косяку открытой двери, держа под контролем комнату и холл, медленно двигая челюстями, пережевывая жевательную резинку. В его левой руке удобно примостилась Беретта армейского образца. Правая рука покоилась в кармане плаща. Этот был наиболее опасен. И не из-за Беретты. В его расслабленном спокойствии угадывалась молниеносная реакция, а узкий лоб с низко растущими густыми волосами и глубоко посаженные глаза начисто отметали малейшее предположение о каких-либо эмоциях.
Доктор поставил на стол свой походный медицинский несессер, отодвинув высокую вазу с гладиолусами, открыл крышку и на мгновение задумался.
- Ну, что, эскулап, - услышал я свой хриплый голос, - так это ты правишь бал? Свои тридцать сребреников тоже в чемоданчике носишь? Они греют твою подлую душонку... Могу показать хорошее, надежное место, где их спрятать.
- Причем здесь тридцать сребреников, - искренне удивился он полуобернувшись в мою сторону, - я никого не предавал.
- Ты самый мерзкий и подлый предатель. Иуда по сравнению с тобой невинный агнц. Ты предал своих товарищей по благородной профессии. Ты не из тех, кто рискуя собственной жизнью идут в очаги, зараженные чумой или холерой. Нет. Ты пошел прямо в противоположную сторону, чтобы работать на чуму, за лишнюю десятку. На чуму двадцатого века, наводнившую землю наркотиками, проституцией и разъедающей коррупцией, на чуму похуже настоящей. Ты самая настоящая отвратительная тварь, криттер.
- У тебя самого руки по локоть в крови, - он вновь повернулся к несессеру.
Я все-таки его достал - на его скулах едва заметно играли желваки. Белобрысый приблизился к моей кровати и сильно ударив по ней ногой произнес:
- Верни быстренько все деньги и все остальное, что было в дипломате, и не попадайся нам больше на глаза.
- Ага. И ты на прощанье дашь пожать свою грязную лапу, оставив меня и ее, - я посмотрел в сторону извивающейся и мычавшей Берты, - в целости и сохранности. Да еще пожелаешь доброго здоровья и долгих и счастливых лет жизни. И мило помашешь ручкой.
Отойди отсюда, мразь, с шестерками у меня никакого разговора не будет.
Его лицо перекосилось от злобы, он склонился надо мной и сильно, кулаком, ударил меня в лицо. Он было занес другую руку, но доктор перехватил ее:
- Оставь, сейчас он все расскажет. И очень подробно, даже маленькие интимные штучки, о которых, как правило, не рассказывают никому.
- Это ты, эскулап, весь состоишь из маленьких интимных штучек, - из разбитой губы сочилась кровь, мешая говорить, - а, мистер Пинч расскажи, мы не из болтливых, что там у тебя за канализационным отстойником, который ты называешь своей душой: мальчики? девочки? Или может быть сам подставляешь?
Доктор протянул белобрысому пузырек с комком ваты и, кивнув в сторону комнаты ст.Зины сказал:
- Проверь старуху и, если очнулась, добавь, а потом иди в машину.
Белобрысый нехотя подчинился.
Лишенный Эмоций с интересом наблюдал за происходящим, похожий на гориллу, попавшую на костюмированный бал. Пристальный зрачок Беретты не отрываясь смотрел мне в подбородок.
К своему великому удивлению я обнаружил, что мои руки за спиной освободились от пут капроновой тесьмы. Или меня связали слишком поспешно, или Геббельс не напрасно тратил свое время. А может и то и другое.
Хлопнула дверь за вышедшим белобрысым, наверное старухе добавки не потребовалось. Доктор распечатывал упаковку одноразового шприца. Я лихорадочно оценивал свои возможности. Со связанными ногами и под присмотром Беретты, они практически равны нулю.
Вдохновляла убежденность в том, что я буду жить до тех пор, пока они не узнают где находятся деньги.
Доктор держа в одной руке ампулу с уже отломанным кончиком, а в другой шприц, повернулся лицом к аудитории и произнес тронную речь:
- В этой ампуле культура СПИДа. Через несколько секунд я введу ее внутривенно или подкожно, не имеет значения, нашей удивительной Берте Францевне. Я думаю, она не будет против. Ведь за все надо платить. В том числе и за классически преступную любовь.
Он наполнил шприц и повернув его иголкой вверх, вытеснил воздух вместе с капелькой жидкости. Взглянув на каждого из троих, он продолжал:
- Затем, дав возможность в полной мере осмыслить происходящее этому строптивому молодому человеку, мы и его не обойдем своим вниманием. Ибо сказано в Священном Писании: 'Аз воздам'.
Ему будет введен препарат с несколько иным эффектом. Я думаю научные медицинские термины в данном случае неуместны. Этот препарат разрушает личность, иными словами, наш подопечный станет полным идиотом и не только расскажет, где он спрятал то, что ему не принадлежало и не принадлежит, но ползая на коленях, сам приподнесет ЭТО, плача и пуская слюни от искреннего раскаяния.
Берта извивалась и корчилась так, что кровать ходила ходуном. За спиной Лишенного Эмоций мелькнула неясная тень. Я согнул ноги в коленях и ринулся на доктора, захватив его шею левой рукой, правой схватил его руку, державшую шприц и, направив иглу ему в шею, несколько раз вонзил в нее шприц до самого основания иглы.
Мы оба повалились на пол стянув со стола скатерть вместе с несессером и вазой с гладиолусами. По полу рассыпались различные медицинские инструменты, пузырьки, ампулы... Из опрокинутой, однако не разбившейся вазы, хлынула вода вперемешку с гладиолусами, придавая натюрморту, возникшему на полу, весьма живописный вид.
В проеме двери медленно, как бы нехотя, опускался на колени Лишенный Эмоций. С глухим зловещим стуком упала на пол Беретта.
В коридоре стояла в белой ночной рубашке с растрепанными седыми космами, одной рукой прижимая к груди бутылку из-под шампанского, а другой опираясь на косяк Зина Борисовна, почти беззвучно шевеля губами:
- Берта... Берта... Берточка...
Она выпустила бутылку, которая упала на пол рядом с завалившимся на бок и окончательно Лишенным Эмоций, закрыла лицо руками и зашлась в душераздирающих рыданиях. Доктор лежал навзничь, находясь по-видимому в глубоком обмороке.
Я разрезал путы на ногах столовым ножом, лежавшим на пластмассовом столике среди остатков вчерашнего пиршества, одним прыжком пересек комнату и, подняв с пола Беретту, возвратился к кровати с притихшей Бертой. Разрезав капроновую тесьму на ее руках и ногах и предоставив ей возможность самой отдирать с лица лейкопластырь я устремился на веранду, не дав себе труда даже натянуть брюки.
Я подоспел вовремя. Белобрысый то ли услышав старухины рыдания то ли по своей звериной сущности почуя неладное, был уже в трех шагах от двери. Открыв ее, он на секунду замер в настороженности но уже в следующую, увлеченный собственной рукой, захваченной мной, влетел на веранду и улегся на ковровой дорожке лицом вниз.
Я сел на него верхом и завел его руки за спину, время от времени подергивая их в сторону затылка. Беретта покоилась на полу рядом с ковровой дорожкой - в ней не было необходимости.
От невыносимой боли он застонал.
- Слушай, козел, очень внимательно. Сейчас ты подгонишь машину к самой калитке и погрузишь в нее своих друзей, пока не рассвело. Затем отвезешь их куда хочешь и свяжешься со своими боссами.
Передашь им, что я возвращаю деньги, возвращаю все в целости и сохранности, но каким образом, это я скажу по телефону, номер которого ты мне сейчас назовешь. Можешь назвать свой телефон, если он есть
