Костер неистовой любви (Марина Цветаева)

умоляю приехать.

Остальное при встрече.

P. S. Сережа страшно тверд, и это – страшней всего.

Люблю его по-прежнему».

Сергей не ставил никаких ультиматумов – он просто самоустранялся, не в силах справиться с Мариной. Да уж, упустил, упустил он в вечность этого демона, и крылья пламенные теперь безжалостно хлестали его не только по лицу, но и по сердцу. По сути дела, в его самоустранении уже был ультиматум: знал ли Сергей или чувствовал, что для Марины, несмотря на все их вечное-сердечное непонимание, потеря его – невозможна? Да, это было именно так, и сакраментальные, всеми любящими людьми повторяемые слова: «Я не могу без тебя жить!» – имели для Марины смысл вечный и неизменный. Несмотря ни на что. Несмотря на ее вечно страдающее от любви к другому (третьему, четвертому… другой, третьей, четвертой… даже так!) сердце. Но эта всегдашняя готовность Сергея самоустраниться до полного исчезновения из ее жизни останется для Марины вечным ограничителем ее чувств, и однажды она придет на пражский Карлов мост и склонится над темной Влтавой, моля воды подняться и взять ее именно потому, что Сергей будет готов устраниться от нее навсегда…

Но не станем забегать вперед.

Неизвестно, что произошло бы в жизни Сергея и Марины дальше, останься Петр жив. Однако срок его был уж измерен, и 28 июля 1914 года случилось то, что и должно было случиться: он упал в бездну, разверзтую вдали…

Марина утешилась тем, что написала целый цикл стихов, помеченных двумя буквами: П.Э.

При жизни Вы его любили.
И в верности клялись навек.
Несите же венки из лилий.
На свежий снег.
Над горестным его ночлегом.
Помедлите на краткий срок.
Чтоб он под этим первым снегом.
Не слишком дрог.
Дыханием души и тела.
Согрейте ледяную кровь!
Но, если в Вас уже успела.
Остыть любовь —
К любовнику, – любите братца.
Ребенка с венчиком на лбу, —
Ему ведь не к кому прижаться.
В своем гробу.
Ах, он, кого Вы так любили.
И за кого пошли бы в ад.
Он в том, что он сейчас в могиле, —
Не виноват!
От шороха шагов и платья.
Дрожавший с головы до ног —
Как он открыл бы Вам объятья.
Когда бы мог!
О женщины! Ведь он для каждой.
Был весь – безумие и пыл!
Припомните, с какою жаждой.
Он вас любил!
Припомните, как каждый взгляд вы.
Ловили у его очей.
Припомните былые клятвы.
Во тьме ночей.
Так и не будьте вероломны.
У бедного его креста.
И каждая тихонько вспомни.
Его уста.
И, прежде чем отдаться бегу.
Саней с цыганским бубенцом.
Помедлите, к ночному снегу.
Припав лицом.
Пусть нежно опушит вам щеки.
Растает каплями у глаз…
Я, пишущая эти строки.
Одна из вас —
Неданной клятвы не нарушу —
Жизнь! – Карие глаза твои! —
Молитесь, женщины, за душу.
Самой Любви.

Сила (и слабость) Марины как женщины и неотразимость ее стихов в том, что она всегда была убеждена: так я не любила еще никого и никогда… И в самом деле не любила – на нее всякая страсть обрушивалась словно впервые, небывало, невероятно.

Но та страсть, что явилась на смену любви к Петру и взяла Марину в плен, стала именно такой – невероятной и небывалой. «Взяла в плен» – как раз те слова, которые здесь нужны, потому что речь пойдет о женщине.

А впрочем, не все ли равно было Марине, кого любить?!

«Любовь: зимой от холода, летом от жары, весной от первых листьев, осенью от последних: всегда – от всего. Я не любовная героиня, я никогда не уйду в любовника, всегда – в любовь», – однажды записала она в своем дневнике святую истину о своей неудержимой натуре.

Маринино сердце никогда не могло пустовать долго. После смерти Петра оно вдовело целых два месяца! До того дня, когда в салоне поэтессы Натальи Крандиевской, жены Алексея Николаевича Толстого, Марина познакомилась с известной поэтессой Софьей Парнок.

Настоящая фамилия этой дамы была Парнох, и родилась она в Таганроге, в семье провизора и фельдшерицы. Мать ее рано умерла, и неразборчивые связи овдовевшего отца возбудили у Софьи отвращение не только к семейной жизни, но и к мужчинам. Впрочем, это не помешало ей в свое время пройти по проторенной неисчислимым количеством женщин дорожке и выйти-таки замуж за человека по имени Владимир Волькенштейн, литератора и теоретика драмы. Целых два года Софья Парнок была его женой, что, безусловно, было для нее поступком героическим, поскольку она не только не любила своего мужа (пустяки, дело житейское!), но и, по ее собственному признанию, никогда, к сожалению, не была влюблена в мужчину. Не потому, что не встретился достойный. Просто-напросто попадаются среди женщин особы, наделенные несчастьем, а может, счастьем (не испытав и не желая испытать, трудно судить) однополой любви. Софья Парнок принадлежала к их числу с рождения и до погребения.

Как многие нормальные женщины, стихи она начала писать от любви и для любимого существа, однако существом этим была некая Надежда Павловна Полякова, связь с которой длилась пять лет. И