и благодарил судьбу и дорогого шурина своего, Александра, за такую милость.
Для своей резиденции великая княжна выбрала Тверь, которую немедленно принялась застраивать, придавая провинции хотя бы подобие столичного града. Именно сюда прибыл в конце концов истосковавшийся по ней Багратион, и Георг Ольденбургский принял его так радушно, так благосклонно, что скоро судьба этого треугольника обсуждалась чуть ли не в каждом петербургском салоне.
Теперь Багратион проводил в Твери целые недели, и Георг был ему искреннее благодарен, поскольку настроение его жены при общении с прославленным воином значительно улучшалось.
При виде вернувшегося князя Петра к Екатерине вернулась не только былая телесная пылкость, но и умственное беспокойство. Вернее сказать, в ее прелестной (и правда прелестной, она ведь была очень хороша собой!) головке снова забродили мысли о комплоте, в результате коего в России появится императрица Екатерина III.
Однако вышло, что ее любовника император Александр знал лучше, чем она сама. Наотрез отказавшись выступать против законного государя, которому он присягал, за которого клялся жизни не жалеть, Багратион, впрочем, не отвернулся от Екатерины, хотя в его понимании всякое предательство было достойно только презрения. Нет, он принялся увещевать ее, уговаривать, внушать ей мысль о гибельности пути, на который она встала. И постепенно Екатерина, которая все больше и больше влюблялась в князя Петра Ивановича (он был более чем достоин любви и верности, к тому же на фоне супруга – губернатора Твери и прочая, и прочая), поняла, что не только любит, но и уважает его. И доводы Багратиона находили все более прямой путь к ее уму и сердцу.
Александр, наводнивший Тверь своими шпионами, знал чуть ли не каждое слово, произнесенное Екатериной и Багратионом. Ему хотелось смеяться, когда он думал о том, что его коварная, бесчестная сестра влюбилась в самого честного и благородного воина России. Порою ему становилось жаль и Багратиона, которому досталась страсть подобной женщины. Если он захочет бросить Екатерину, она убьет его, был убежден Александр.
«Екатерина – из всех нас, из всей нашей семьи – настоящая Романова, – думал он порой. – Откуда-то, несмотря на все эти браки с немцами, в ней проявилась сила Петра Великого, императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Она принадлежит прошлому веку. Сто лет тому назад она была бы уже императрицей всея Руси, а я бы уже давно был мертв».
И он благословлял судьбу за то, что не родился на сто лет раньше.
Поскольку больше всего на свете Екатерина любила всем нравиться, она сделала все, чтобы быть самой деятельной, самой обворожительной, самой красивой, самой умной, самой вдохновенной губернаторшей на свете. При всей своей непомерной завистливости она была очень горда и не могла допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил, насколько несчастна она в браке. Да и не была она несчастна, если честно! Георг являлся самым преданным, самым любящим мужем на свете. Брат, чувствуя свою вину перед некогда столь любимой сестрой, не жалел для нее денег. Ее сыновья были восхитительны, особенно старший, очень похожий на своего отца. На своего настоящего отца! Словом. На самом деле все выходило не столь уж плохо. Ну, пришлось наступить на горло кое-каким амбициям…
Между прочим, возможность занять настоящий королевский престол снова вспыхнула перед ней – и снова погасла, словно манящий блуждающий огонек. Одна из придворных партий Швеции прочила на освободившийся королевский трон герцога Ольденбургского, губернатора Тверского и прочая, и прочая, и прочая. Однако его кандидатуру не поддержал один человек, чей авторитет в российском государстве едва ли не превышал в то время авторитет самого императора. Звали того человека Михаил Михайлович Сперанский, и он в то время был министром внутренних дел и ближайшим советчиком Александра. Его программа государственного переустройства была на устах у всех, ее обсуждение было самой модной темой в салонах.
Екатерина ненавидела Сперанского и приложила все усилия, чтобы охладить к нему брата. Не одна, конечно, – нововведения Сперанского встречали противодействие у целой партии. Однако Екатерина, имевшая к брату доступ в любое время дня и ночи, была самым настойчивым выразителем антипатичной Сперанскому позиции. Она направо и налево уверяла, что преобразования Сперанского ослабляют Россию, а ведь впереди война с Наполеоном… По сути, это были обвинения в измене и предательстве. Ну что ж, она была не одинока: яростным противником Сперанского был, например, горячий поклонник Екатерины Павловны историк Карамзин. Капля камень долбит, и дело в конце концов было сделано: доверие Александра к Сперанскому было подорвано. Отставит император Сперанского еще только в 1814 году, сослав его губернатором в Пензу, однако еще в 1812-м тот утратил свое первенствующее положение в государстве. Ну и отомстил, как мог, злоязычной княжне Екатерине, в которой видел мину замедленного действия, подложенную под русский трон.
Запал у этой мины был подожжен вновь, когда началась война 1812 года.
Багратиона в то время не было при Екатерине. Еще в августе предыдущего года князь Петр стал командующим Подольской армией, расположенной от Белостока до австрийской границы и переименованной в марте 1812 года во 2-ю Западную армию. Именно в марте Багратион отбыл в штаб-квартиру армии, непрестанно размышляя о том, что война с Наполеоном, по-видимому, неминуема. Он представил Александру I свой план будущей войны, построенный на идее наступления. Между прочим, сия идея не раз обсуждалась им в Твери в разговорах с Екатериной. Разумеется, император не знал об этой маленькой тонкости. Но, так или иначе, он отдал предпочтение плану военного министра Барклая-де-Толли, и Отечественная война началась отступлением 1-й и 2-й Западных армий и их движением на соединение. Наполеон направил главный удар своих войск на 2-ю Западную армию Багратиона с целью отрезать ее от 1 -й Западной армии Барклая-де-Толли и уничтожить. Багратиону пришлось отходить с большим трудом, прокладывая себе путь боями у Мира, Романовки, Салтановки. Оторвавшись от войск французского маршала Даву, он переправился через Днепр и 22 июля наконец соединился с 1-й армией под Смоленском.
Воспитанному в суворовском наступательном духе Багратиону в период отступления было очень тяжело. Не столько физически, тут он ко всему привык и выдержкой мог поспорить с любым рядовым солдатом, – но морально.
«Стыдно носить мундир, – писал он начальнику штаба 1-й армии А.Ермолову. – Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр – искать и бить!»
Он возмущался Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого».
Под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но отступление продолжилось.
Странная тактика русской армии внушала беспокойство и мирным жителям. Екатерина во всеуслышание называла руководство армией бездарным. Ну что ж, она была права, заодно обвиняя и брата в малодушии и бездействии. Однако втихомолку она радовалась, что богоподобный Александр оказался слаб перед лицом опасности. И делала все, чтобы ее громогласные филиппики в его адрес стали известны всем.
– Куда же нас вели, когда все разгромлено и осквернено из-за глупости наших вождей?! – возмущалась Катрин.
Вождь – это, понятно, Александр. И когда он, чувствуя себя оскорбленным, советовал сестрице придержать язык, она огрызалась:
– Вам не следует указывать на то, что все это не по моей части, – лучше спасайте вашу честь, подвергающуюся нападкам…
Екатерина прекрасно сознавала, как эффектно она выглядит в позе защитницы Отечества, особенно по сравнению с братом, который и впрямь был растерян. Она же – воинственная, несмотря на очередную беременность, необычайно эффектная в черных одеяниях, которые она поклялась носить до победы, в знак траура по гибнущей державе…
Конечно, правильно выбранная поза важна не только в любви, но и – в первую очередь! – в политике.
Разумеется, Екатерина понимала, что всякое слово должно быть подкреплено конкретным делом, и старалась вовсю. Она стала организатором тверского ополчения, поддерживала идею партизанской войны, выступала за то, чтобы каждому желающему дать оружие, даже и крепостному крестьянину…
