Скажем так: он верил в это не более, чем верил три года назад, что отдает дочь истинно за сына Грозного. «Пусть это и неправда, но хорошо придумано!» – вот девиз, коему он следовал тогда, следовал и теперь.
Судьба дочери что тогда, что и нынче волновала его не слишком сильно. И Марина, и Дмитрий – первый или второй, истинный или подставной – были по-прежнему лишь средством для достижения цели. Целью Юрия Мнишека являлось если и не помочь дочери вновь воцариться в Москве – в возможность вторичной удачи он верил слабовато! – но вернуть хотя бы часть утраченных баснословных богатств. Возвратиться в Польшу с туго набитой мошной, если уж не сделаться снова тестем русского царя, который уже успел заслужить звание Самозванца и Тушинского вора.
В одном Мнишек, безусловно, не лгал своей дочери: в Тушино и впрямь стекались огромные массы народу. Очень многие были привлечены тем, что под знамена Дмитрия Второго встал казачий атаман Иван Заруцкий, отлично знавший царя Дмитрия Ивановича в лицо, ибо когда-то служил в его войске и пришел с ним вместе в Москву, даже стоял со своими донцами в почетной страже при венчании сына Грозного на царство.
Разумеется, Иван Мартынович, который великолепно помнил первого Дмитрия, сразу распознал подмену. Но ни он, ни какой-либо другой человек, кроме Федора Никитича Романова, не подозревал, кто явился на смену сыну Грозного. По страшной насмешке судьбы, этим человеком стал именно Григорий Отрепьев – тот самый, чье имя приписывали подлинному Дмитрию. Это был его вечный двойник – Юшка Отрепьев, который уже заменял царевича Дмитрия в Угличе и едва не погиб от ножа Волохова да Битяговских. Отрепьев не верил в то, что был сыном безвестных родителей. Он был искренне убежден, что именно он – сын Грозного, что именно ему принадлежат наследственные права и русский трон! Ну и Марина, конечно…
Заруцкий этого, повторимся, не знал, а впрочем, ему было наплевать, кто заступит то свято место, которое, по пословице, никогда не бывает пусто. У Заруцкого были свои нужды в этой жизни, и он, донской атаман родом из какого-то жалкого Тернополя, вряд ли мог их исполнить самостоятельно и с легкостью. Это ему почти удалось, когда попал в доверие к первому Дмитрию. Но потом случилось нечто – некое событие, из-за которого честолюбивые черты Заруцкого на время не просто померкли, но даже и вовсе перестали существовать.
Событие это состояло в том, что он увидел Марину Мнишек.
Недаром Заруцкий испытывал почти братскую привязанность к первому Дмитрию. Они были поистине родственные души, ибо эта странная женщина произвела на них одинаково роковое впечатление. Право, как истинная Клеопатра, которая свела с ума сначала Юлия Цезаря, а потом его ближайшего сподвижника Марка Антония!
Что Дмитрий, что Заруцкий испытали при виде Марины одно, совершенно одинаковое чувство: жажду обладать ею. Но что мог ей предложить Заруцкий, когда увидел впервые? Только любовь свою… Он прекрасно понимал преимущества соперника, сделавшего возлюбленную русской царицей! И не мог находиться рядом с обожаемой женщиной, не испытывая ежеминутного желания прикончить того, кто был ее мужем и властелином.
И Заруцкий решил исчезнуть, удалиться, сбежать от этого неодолимого желания.
Но вот на Руси повеяло, как ветром, именем нового Дмитрия… Этот ветер грозил нанести дымы и пожары, кровь и слезы, трупный дух и разор всей земли, однако Заруцкого это не заботило. Он вмиг смекнул, сколь полезен может оказаться ему новый «сын Грозного», и твердо решил примкнуть к нему. И не просто примкнуть, но сделаться одним из самых близких ему людей.
Заруцкий с ухмылкой смотрел в блеклые, настороженные, хитрые глаза «воскресшего царя» и расточал окружающим уверения, как счастлив-де видеть государя живым. А сам с удовольствием убеждался, что двойник не тянет, нет, не тянет на того, кого тщился изобразить. Даже глаза у него не удалые, умные, темно-голубые, а выцветшие какие-то. И трусливые.
Ну что ж, тем лучше! Тем легче будет избавиться от него и завладеть Мариной.
Кто-то мечтал разжиться при новом Дмитрии богатством, кто-то – почестями или властью. Но Заруцкому по-прежнему нужна была только эта женщина!
Но Марина нужна была и самозваному Дмитрию…
Конечно, в этом случае речи не могло идти о любви. Ценность Марины состояла в том, что она была истинная, коронованная царица. Она еще пуще, чем Заруцкий, придала бы правдоподобие любому шагу и слову Самозванца, она одним именем своим могла бы привлечь на его сторону массы польской шляхты, которая еще сильнее, чем прежде, жаждала реванша. И Лжедмитрий решил во что бы то ни стало заполучить Марину!
Из тайной переписки с ее отцом он узнал, что такой случай может представиться, когда поляки наконец-то будут отпущены Шуйским и отправятся из Ярославля в Польшу. Правда, поедут они под суровой охраной, но это ничуть не останавливало Лжедмитрия, для которого захват Марины должен был знаменовать наступление полосы сплошных удач.
За это время Марина не раз взлетала к вершинам надежд и падала в бездны тоски и неверия. Она знала, что Дмитрий (вернее, человек, называвший себя этим именем) по-прежнему состоит в переписке с воеводою сандомирским, а также с ее матерью, оставшейся в Самборе: со своей тещей. Писал он и Марине – нежные, исполненные любви и возвышенных чувств письма. Эти послания не способны были ни развеять сомнений Марины, ни усилить их, ибо почерка своего супруга она не знала: все письма Дмитрия и раньше, и теперь были писаны секретарями.
Благодаря отцу Марина была осведомлена о каждом шаге своего названого супруга к возвращению отнятого у него престола. Его признавало все больше народу. В числе этих признавших был, между прочим, князь Адам Вишневецкий, уже сыгравший свою роль в возвышении прежнего Дмитрия. На сторону Дмитрия охотно переходило простонародье: ведь он велел объявить, что в боярских имениях, чьи владельцы не признают его, подданные крестьяне могут овладеть имуществом господ; земли и дома боярские делались крестьянскими животами [8] , даже их жен и дочерей крестьяне могут взять себе в жены или в услужение! Дмитрию присягнули все города и веси от Северской земли и почти до Москвы!
Лагерь в Тушине разрастался. Армия Дмитрия каждый день усиливалась новыми конными силами, подходившими из польских владений. Пан Мнишек едва не обезумел от счастья, когда узнал, что в Тушине появился еще и Ян-Петр Сапега, староста усвятский, знаменитый польский богатырь, удалец и воитель. Он был еще почище Романа Рожинского в неуемной жажде боя! В Польше его осудили за буйство, однако он, не подчиняясь приговору суда, набрал толпу вольницы и повел ее в Московское государство. Его дядя, канцлер Лев Сапега, такого поступка не одобрял, однако поделать с шалым племянником ничего не мог.
Тем временем Самозванец всеми силами пытался захватить Марину. Для начала он издал указ и разослал его в города, находившиеся на пути следования высланных поляков и признававшие его царское достоинство: в Торопец, Луки, Заволочье, Невель и прочие. Указ гласил:
Однако он не собирался рассчитывать только на эти грамоты, опасаясь, что охрана придумает какой- то иной путь и минует преданные Дмитрию города. Чтобы избежать неприятных случайностей, Дмитрий приказал Роману Рожинскому послать в погоню за Мнишеками большой отряд.
После долгого преследования погоне удалось настигнуть желанную добычу! Произошло это прежде всего потому, что Марина решилась-таки попытать судьбу и посмотреть на того, кто упорно именовал себя
