страниц. И вот ушла в космос эта библиотека, энциклопедия затаённых желаний, тайных и явных надежд. Ушла, стала звездой на дневном небе. А миллионы уповающих провожали её миллионами вздохов, мои товарищи в том числе. Вздыхали, но думали: “Там Рэй, наш собственный делегат. Мечты в надёжных руках”.
И вдруг этот делегат вбегает в скверик, растрёпанный, бледный, с красными пятнами на щеках.
— Ребята, нас продали!
И протягивает скомканное письмо.
“Дорогой мой, ненаглядный, любимый, радость моей жизни!
Прощай навеки, прощай навсегда-навсегда!
Я обливаюсь слезами, не соображаю ничего, еле вижу буквы, прости за мои каракули. Все произошло так неожиданно. Час назад я ничего не знала, приехала на проводы… И вдруг папа объявил, что я лечу, а ты не летишь, что он внёс за меня пай в пять раз больше твоего… И мы не увидимся никогда-никогда!
Конечно, у папы все давным-давно было рассчитано, предусмотрено и подготовлено. Папа умница, он величайший комбинатор мира, только о сердце дочери ему некогда подумать. Папа купил у Тэя право один- единственный раз посмотреть плёнку, убедился, что все про пещеру абсолютная правда, и решил сделать ставку на фей. И ещё папа заплатил Тэю в три раза больше, чтобы он никому-никому не показывал свои фильмы. Заплатил, но такие расходы всегда оправдываются. Другие сомневались и жмотничали, а папа один играл наверняка. Он вложил все свои миллионы в фей, оказался выше всех других пайщиков в сорок раз, и он один мог назначить весь экипаж, всех пассажиров. И он вписал маму и меня, и генерала Цэя, и ещё трех майоров для охраны, и жену геолога, и жену физика, и жену штурмана, и семьи инженеров, чтобы все служащие всегда и везде стояли за папу. А семьи брать надо, потому что мы не вернёмся. Папа говорит, что он не извозчик и не Сайта Клаус. Его амбиция не в том, чтобы возить подарочки нищим — шесть лет туда, шесть лет обратно, — тратить на это свои последние годы. Папа говорит, что остаток жизни он хочет прожить в своё удовольствие, а не мотаться по космосу туда и обратно. А я ужасно рыдала и просила взять тебя тоже. Но папа очень сердился, топал ногами и кричал, что я дура, сама не понимаю своего счастья, что он выдаст меня замуж за солидного и богатого человека, такого, как генерал Цэй, я ещё благодарить его буду. Но я ни за что, ни за что не стану женой этого плечистого солдафона, я люблю тебя и только тебя, мой кудрявый, ясноглазый. Те наши святые часы в рубке — это счастье всей моей жизни. И я плачу, думая о тебе, и целую тебя тысячу раз, и целую каждую букву этого письма, которое будут держать твои сильные руки. Я так хочу к тебе, хотя бы проститься с тобой, но папа меня не пускает. Говорит, что нипочём теперь не пустит, когда я знаю его тайну. Но я всё равно перехитрила его, я попросила прислать мою горничную с платьями, а на самом деле я отдам ей все платья, чтобы она передала тебе это письмо. Не знаю, на что я надеюсь, просто я люблю, люблю, люблю и хочу быть твоей, только твоей и ничьей больше. Прощай, мой любимый, славный. Помни обо мне хоть немножечко.
А мы, остальные, думали не про любовь. Подлость потрясала нас, неизмеримая гнусность, жившая рядом с нами. Нет справедливости на этом свете. Остро нужен, просто необходим был нам, безбожникам, бог, чтобы громом поразить Джэя — эту мразь в образе йийита.
— Своими руками разорвал бы! — сказал Сэй Большой, тот, что работал в партере, брата своего держал на вытянутых руках.
А Сэй Маленький только зубами скрежетал, думая об украденном спортзале.
— Что делать будем? — спросил Пэй, глядя на меня.
Библиотека его развеялась в небе, мудрость древних ещё не была впитана, а в житейских делах Пэй полагался на меня.
Я и сам не знал, что делать. Я только жалел бедняков, которые отдали свои последние гроши и последние силы, чтобы записать надежду в бесполезные книги пожеланий.
— Может быть, я зря разболтал вам, ребята? Может быть, надо скрыть письмо? — сказал Рэй неожиданно. — Пусть люди надеются! Пусть хотя бы радуются, надеясь! Ведь сделать-то ничего нельзя. У Джэя единственный звездолёт, новейший, лучший, его не догонишь.
— Лгать, обманывать, сеять напрасные надежды? Чем же это лучше религии, Рэй?
— Но какой толк, Гэй, от твоей горькой правды?
— А нельзя ли догнать их на ракете Тэя, ребята?
Это Гэтта спросила. Пока мужчины сетовали и разглагольствовали о принципах, девушка искала выход.
Возражения посыпались градом: у Тэя старая галоша, мощность её ничтожна — сто граммов фотонов в секунду, у “Благочестивых паломников” — килограмм в секунду. И новенькое оборудование, и аппараты, и лучшие специалисты, и они уже в пути, набирают скорость, у них форы несколько месяцев.
Но другого звездолёта не было на планете Йийит. У ракеты Тэя двигатель маломощный, но зато и масса малая, ускорение получается примерно одинаковым. Если нет новейшего оборудования, можно обойтись старым. Специалисты? Мы сами специалисты. Фора? Нагоним. Неужели дадим уйти преступнику?
А главное, стояла перед глазами у меня очередь: видел я этих старушек, робких женщин в стираных платьях, старательно и благоговейно вписывающих свои пожелания в книги напрасных надежд.
— Ребята, надо разбиться в лепёшку, — сказал я. — Разбиться, но обогнать “Паломников”, прибыть к феям раньше. Для такого дела жизни не жалко.
— И мне, — сказала Гэтта.
— И мне, — присоединился Сэй Большой. — Жизни не жалко, чтобы раздавить этих идиотов, на части их разорвать.
— И мне… чтобы опередить их, — сказал Рэй.
— Ребята, давайте дадим клятву. Пусть это звучит напыщенно, но поклянёмся не думать о себе, о дипломе, о личных делах, о любви, пока справедливость не будет восстановлена.
— Клянёмся!
Пэй протянул мне руку, и Рэй, и Сэиты… и Юэй после некоторого колебания, и девушки тоже. Повторяли за мной как заклинание: “… Не отвлекаться, не учиться, не любить…”
— А ты сумеешь не любить ничуточки? — спросила Гэтта лукаво. И Юэй добавил:
— Мне, как женатому, исключение. Клятва жене была дана раньше. О своей троице я обязан думать.
Клянёмся!
Пустым звуком была бы наша клятва, если бы не поддержали её миллионы — оскорблённые и взбудораженные пайщики.
Казалось бы, всё, что могли, отдали они ради мечты. Нет. Снов нашлись и вещи, и силы, и даже гроши какие-то для снаряжения второго звездолёта, обновлённой и переделанной ракеты Тэя.
Рэй предлагал назвать её “Лидером”. Пусть самое имя говорит о нашем намерении прийти первыми.
Сэиты предпочитали “Возмездие”.
— Ведь гнев оказался сильнее мечты, — говорили они. — Ради подарков люди давали деньги с расчётом, что-то припрятали на чёрный день, а во имя мести несут последнее.
А по-моему, не месть и не гнев вдохновляли людей, а чувство истины, жажда справедливости. Я хотел, чтобы ракета называлась “Справедливость”. И меня поддержало большинство.
Во имя справедливости был изменён и устав пайщиков. Ведь это не так уж правильно, чтобы больше всего подарков получали самые богатые, самые учёные и самые сильные, способные лучше и дольше трудиться. Как раз наоборот: бедным, неучёным и слабым требуется больше. И совсем уж несправедливо, чтобы ничего не получали дряхлые, немощные и больные, неработоспособные. Мы объявили, что наша “Справедливость” принадлежит всем-всем жителям планеты до единого. И так как всем-всем-всем невозможно привезти подарки, мы записали в устав, что подарков не привезём никому, а задача наша — раскрыть тайну пещеры. Пусть такие пещеры построят во всех странах, общедоступные, как питьевые фонтанчики на перекрёстках.
“Не пайщикам — всем подряд!” Возможно, из-за этого лозунга мы собрали меньше денег (от богатых ни гроша), но гораздо больше честного труда. Паев у нас не было, но не было и дутых работников, которые
