короткий, один длинный-'а', один длинный три коротких- 'б', и так далее, весь алфавит.
Лежа в постели, Колька потихоньку, чтобы не разбудить деда, отбил в стену: 'С-п-и н-а-б-и-р-а-й-с-я с- и-л тчк з-а-в-т-р-а с-т-а-р-т'.
Но вот сам заснуть он как раз и не мог.
Колька лежал неподвижно под одеялом и крепился изо всех сил: ему вдруг стало жаль родителей и деда Гришу. Он только сейчас по-настоящему осознал, как их любит. Оказывается, при расставании чувствуешь одновременно и грусть и радость так остро, что кажется, заплачешь - станет легче.
Он думал о завтрашнем дне, об испытании аппарата Саш-киного брата.
Портрет Гаврилы Охримовича висел над кроватью деда Гриши, напротив. Месяц, заглядывая в комнату, освещал его.
Прадедом, то есть глубоким стариком, он на портрете не был. Это молодой дядька, плечистый, крепкий, ладный, гимнастерка на нем чуть не лопалась, да она, вероятно, и разъехалась бы по швам, если бы не стягивалась туго крест-накрест ремнями.
Гаврила Охримович был таким напружиненным, что казалось он вот-вот шагнет из портретной рамки. С шашкой! С наганом!.. Когда долго смотришь на него, кажется, что он оживает. Губы, усы, крючковатый нос неподвижны, а глаза...
Гаврила Охримович смотрел с портрета на Кольку так, словно хотел сказать: 'Ну-ну, правнучек, не робей, действуй!'
ПОЕХАЛИ!..
Утро выдалось ясным и прохладным. Лето было на исходе, начинался один из тех удивительных августовских дней, когда и солнце греет, и чувствуется студеность приближающейся осени. Цветы, деревья, травы источали медовый запах. Воздух был чист, свеж и густ ароматами.
Солнышко едва поднялось над домами, в Красном городе-саде стояла воскресная тишина. Буравили ее изредка лишь нетерпеливые рожки мотороллерщиков, которые привезли к домам хлеб, молоко, творог и теперь ждали покупателей.
Двор пуст, трава - седая от росы, нетронутая.
Колька и Сашка, подчиняясь торжественной минуте, молча шли к гаражу. Аппарат - черный пластмассовый ящик с приборами и гнездами для штекеров - они отнесли еще вечером.
Двери со скрипом отворились, мальчишки юркнули в гараж, оставив его открытым.
Корабль стоял носом к выезду, на старте. Смотровое окно, кроме лобовой фары, было наглухо заклепано листом алюминия. На лбу кабины, продолжаясь лучами во все стороны по небесно-голубой краске, какой был выкрашен корабль, сияло оранжевое солнце. Из боков, расходясь широким углом, как у сверхзвукового лайнера, торчали крылья, над крытым кузовом возвышался с раскрылками хвост.
На бортах кузова такой же краской, как и солнце на кабине, было написано 'Бомбар-1'.
В первую очередь мальчишки вмонтировали аппарат в кузов. Обращались с ним они с величайшей осторожностью: чер-ный ящик они взяли без спроса, на время...
Все началось с названия корабля, точнее, 'вначале появилось слово', а потом уж и сам корабль. Мальчишки запоем читали о путешествиях по Африке, Индии и вдоль Северной и Южной Америки, но больше всех поразил их описанием своих приключений Ален Бомбар в книге 'За бортом по своей воле'. Вот это книга!.. Оказывается, на нашей планете ежегодно после кораблекрушений до пятидесяти тысяч человек умирает в спасательных шлюпках. Человек без воды может жить около десяти суток, без пищи - до тридцати, но большинство людей после катастроф гибнет в первые три дня! Французский врач Ален Бомбар решил доказать, что любой человек, не знающий мореходного дела, может выжить в открытом море. Над ним смеялись: в Атлантический океан он вышел на резиновой лодке, на которой можно было плавать лишь вдоль пляжа. Но он без друзей-товарищей, без запасов пищи и воды пустился в плавание и доказал, что нет ничего в мире сильнее Человека! Дав своему кораблю имя отважного врача-'Бомбар-1',- Колька и Сашка верили, что и они преодолеют океан времени, влетят в восемнадцатый год, подавив в себе страх, вмешаются в события и спасут хуторского председателя.
Сейчас, в ранний утренний час, наступал тот исторический момент, когда аппарат должен был превратить крылатую машину в корабль времени.
Быстро и согласными движениями Колька и Сашка проверили еще раз механизм корабля.
Теперь все было готово к старту, оставалось лишь сесть в кабину, закрыть дверцы и... взлет!
Мальчишки взглянули друг на друга.
Челка у Кольки растрепалась, на верхней губе серебрился пот, не лучше выглядел и Сашка. Он, правда, крепился, отворачивался, но побледневшие уши выдавали волнение.
Они стояли на крыльях по обе стороны кабины перед отворенными дверцами, каждый у своего места.
Колька смотрел в усыпанное веснушками лицо друга, на его вихры и уши и с тревогой подумал вдруг, что Сашка, непоседа, выдумщик и несерьезный человек, теперь в его экипаже, и он, командир, вот с этой секунды должен твердо держать его в железной дисциплине. И дисциплина эта должна быть потверже той, чем когда он по просьбе учителей и родителей занимался с Сашкой дополнительно. Теперь от того, как будут выполняться задания, зависит - вернутся они в сегодняшний день или нет.
- Чего ты... уставился? - рассердился Сашка. - Опять будешь проверять?
- Нет, - ответил Колька. - Только предупреждаю - без фокусов! Смотри, чуть что не так сделаешь - немедленно высаживаю, ясно?
В последний раз они взглянули на двор, в проеме гаража им виден был и проспект - залитый солнцем Красный город-сад...
- По местам! - тихо сказал Колька, не давая разрастаться в себе тревоге и печали.
Они влезли в кабину, уселись в пилотские седла, захлопнули дверцы, закрыли на предохранители.
- Включить передачи! - приказал Колька. - Контакт с аппаратом!-и принялся вместе с Сашкой отжимать и тянуть на себя рычаги.
- Отсечься от времени! Вакуум!
- Энергопитание! - отрывисто и четко скомандовал затем Колька.
Включатель сухо щелкнул - электромотор запел вначале тонко, потом басовитым авиационным гулом.
Корабль затрясся, напружинился. От аппарата под ногами у мальчишек засверкали молнии электрозарядов... Стрелка мощности поползла и замерла у красной цифры, необходимой для бросков во времени.
Не хватало всего лишь нескольких миллиметров!
- Термостат!
В стеклянных трубках от ламп дневного света полыхнуло, замерцало, загорелось оранжевым огнем. Стрелка вновь дрогнула и... утвердилась на красной цифре!
- Пять!.. Четыре!.. Три!.. Два!.. Один!.. Пуск!!! Экипаж впился глазами в экран, на нем видны были угол гаража с воротами, часть девятиэтажного дома, проспект, уходящий к горизонту, как взлетная полоса. В небо!
- Ну!..-выдохнул Колька и лихо, по-гагарински, бросил: -Поехали!..
Все на экране вздрогнуло, стало зыбким... У-ди-ви-тель-но!.. Это было так здорово, что мальчишки уже ни о чем не могли ни говорить, ни думать и только со страхом и удивлением смотрели, как гараж деда Гриши, построенный недавно, растворяется в воздухе.
- Ур-ра! Действует! Действует! - заорал Сашка, ошалев от радости.
Колька с ужасом увидел, как второй пилот без его команды, не постепенно, а сразу крутанул ручку хронометра и стрелка с разгона съехала в август восемнадцатого года.
Корабль будто пришпорили, встряхнули, все части его дико взвизгнули, в аппарате что-то завыло, повышаясь до беспредельной тонкости, так, что уже вроде бы ничего и не слышалось, но вой ощущался в голове острой болью.
Командир корабля силился закричать второму пилоту и не мог. Ни язык, ни губы не подчинялись ему. Сердце замерло, дыхание отключилось, Кольку вдавило в стенку кабины. Он ужо не мог пошевелиться и лишь видел, как на экране проспект и дома, весь Красный город-сад превращаются в расплывающееся облако.
Исчез город!
