соседним стволам и кустам. Кандид изрядно вспотел, карабкаясь с завала на завал, проваливаясь по колено в теплые кучи гниющих лиан, вся голова и шея его были в трухе и слизи, казалось, что они залезли повсюду: и в рот, и в нос, и в глаза. Мешок с крылатками он закинул на спину, чтобы случайно не передавить. Сколько времени это длилось, сказать было трудно, но ему показалось, что через завалы они пробирались целую вечность. Когда завалы кончились, Лохмач не стал делать перерыв на отдых - боялся, что они могут не успеть к озеру до рассвета. Они лишь не намного сбавили темп ходьбы.
Лес плавно пошел под уклон и заметно поредел. Пропали свисающие пучки растительности, высокая трава сменилась ковром из пружинистого мха, утыканного длинными плачущими цветами и бледными конусообразными муравьиными домами высотой в человеческий рост. Под ноги иногда попадали темные разлапистые кустики, они с хрустом ломались, и из-под обломков кто-то вспархивал, трепетал крыльями и бесследно исчезал во мраке. По ложбине шли молча. Один раз Ворчун попытался что-то сказать, но Лохмач осадил его. И этому научила война, мелькнула у Кандида мысль. Ходить по лесу молча, когда недалеко враг. А, судя по всему, территория Одноухого была уже близко.
Кандиду захотелось пить. Искать в окружающей темноте на ходу жидкость, которую можно пить, было некогда, и он достал фляжку и отхлебнул несколько глотков. Все, сказал он себе. Больше нельзя. Скоро будет озеро, там должна быть нормальная вода, хотя, кто знает... Да нет, нормальная вода, если племя Одноухого там живет и рыбу ловит. Если еще живет, отметил он. А то придем, а там никакого озера, никакого Одноухого одни Трещины. Все может быть в наше время. Мужики ходили к Югу, за Лысую поляну, вроде видели: подходят уже Трещины, чтоб им пусто было.
Через какое-то время лощина кончилась, и они стали карабкаться по склону пригорка. Достигнув вершины, они залегли в кустах. Местность внизу была открытая, и отсюда стоянка Одноухого хорошо просматривалась в лунном свете. Луна уже начинала постепенно бледнеть, небо сменило черный окрас на темносерый - светало. Несколько минут они лежали, не шелохнувшись, в зарослях, и глядели вниз, на россыпь погруженных в сон хижин. Вдали, несколько левее пригорка, сквозь высокий тростник серебристо поблескивало Безымянное озеро.
- Туточки он,- прошептал затем Ворчун.- Никуда он не делся, сомневаюсь я, чтоб он мог куда-то деться.- Ну-ка, Умник, глянь: ничего подозрительного не видишь? Может, они нас дурят? Может, обмануть нас задумал этот гад с одним ухом?
- Стоянка как стоянка... - проговорил Кандид, внимательно осматривая площадку.- Ничего странного. Охранник носом клюет... Вон еще один... Копья возле хижин стоят... Спят они, Ворчун. Все спокойно, мне кажется.
Лохмач, шевеля губами, несколько раз пересчитал хижины на стоянке.
- Давай крылаток, Умник,- сказал он затем,- Торопиться надо.
Кандид отдал ему мешок с крылатками. Крылатки уже не спали и слабо ерзали на дне мешка.
- Двоих сразу посылай,- сказал он.- Так надежней будет, мало ли что. Помедленней только говори.
Лохмач с крылатками отполз чуть в сторону и, взяв в каждый кулак по одной, стал неторопливо диктовать им послание. Ворчун вытянул шею, разглядывая дальние подступы к стоянке.
- Со стороны Лысой поляны и впрямь лучше будет,- проговорил он.- Там их, понимаешь, с трех сторон можно оцепить, как миленьких... А хижин-то у них побольше, чем у нас, хотя, конечно, и не намного побольше, не совсем уж, скажем, побольше, а так, малость...
- Если Одноухого хорошенько окружить,- заметил Сухой,можно было б его ночью бить. Никуда б они не делись, если окружить как следует. А так повоевать придется, у Одноухого сильные мужики в племени.
- Это они, когда проснутся,- сильные,- сказал Ворчун.- А пока спят, совсем даже не сильные. Не сильнее, понимаешь, слепца, их бы только не перебудить...
Раздались негромкие хлопки крыльев - Лохмач выпустил крылаток.
- А с этой что делать, спрашивается? - Он потряс мешком, где оставалась еще одна.
- Прибереги на всякий случай,- бросил Ворчун.
- Бесполезно,- сказал Кандид.- Захлебнется она, когда поплывем. Помрет. Домой ее отпусти.
- И то верно Умник говорит,- согласился Ворчун.- Точно захлебнется крылатка. Сомневаюсь я, чтоб она не захлебнулась. Я помню, мы реку переплывали, когда к Городу силы стягивали. Тоже понабрали, понимаешь, крылаток, лягушек пахучих, пиявок древесных полные горшки... Все передохли. Нет, не все, вроде... Лягушки не передохли, лягушки плавать умеют - не передохли они.
- Да и ни к чему нам крылатка-то,- сказал Сухой.- Зачем нам она? Мы ведь через озеро переберемся и на горе укроемся. Правильно я говорю, Лохмач?
- Ну... - замялся Лохмач.- Может, конечно, и правильно... Мы, конечно, укроемся, как нам не укрыться, заметят иначе нас, если не укроемся... Но когда Рябой на стоянку нападет, тут уж... Тут, как бы, придется, в случае чего, часть сил Одноухого на себя отвлечь. Что же это, спрашивается? Наши тут будут драться, а мы там сидеть, что ли?
- Зачем же это сидеть? - возмутился Ворчун.- Никак нельзя. Сомневаюсь я...
- Получается, что обратно озеро переплывать будем? спросил Сухой.- Так, что ли?
- Переплывать не будем,- несколько озадаченно произнес Лохмач,- а внимание их отвлечем. Собьем их с толку. Какая-то часть их к нам кинется, с другого края стоянки, в обход озера, а мы и...
- Это какая же такая часть? - хмыкнул Сухой.- А ежели их в пять раз больше, чем нас, прибежит? Порубят нас на куски, Лохмач, всего и делов-то.
- А мы не сразу покажемся, Сухой,- сказал Лохмач.- Ни к чему нам сразу-то вылезать! Сначала Рябой пусть ударит, как Рябой ударит, так мы и покажемся. Не может их много в нашу сторону побежать. Зачем, спрашивается, их много-то побежит?
- Не знаю, что там у Рябого на уме, но мне это не нравится.- Сухой сделал паузу и добавил: - Какое-то чувство... Понимаешь, Лохмач...
Лохмач его оборвал взмахом руки.
- К озеру,- скомандовал он.- Хватит разговоры разговаривать. К озеру пошли, и очень тихо. Чтобы никаких разговоров. Ворчун, впереди иди.
Они осторожно, стараясь не шуметь, спустились с пригорка и оказались в объятиях тростниковых зарослей. Тростник был выше головы и шумел на ветру, можно было идти, не пригибаясь и не боясь быть услышанными. Почва под ногами стала мягкой и влажной. У самой воды они остановились, Ворчун опять прислушался, принюхался и определил направление. Они пристроили свои мешки на спины и тихо, один за другим, вошли в воду.
Плыть пришлось долго и тяжело. И не только потому, что они старались плескать, как можно тише,- вода оказалась сильно заросшей и изобиловала водорослями. Руки и ноги вязли, словно кто-то невидимый в темной воде хватал их при каждом движении, обволакивал, не пускал. Пахло непонятно чем, но явно не съедобным. Когда Кандид выбрался из воды на берег, то упал прямо в тростник и несколько минут лежал и переводил дух, чувствуя, как медленно возвращаются силы в онемевшие мышцы.
Этот берег зарос значительно меньше. Сразу за небольшой полосой тростника простирался пологий бугристый склон Дурман-горы. Трава на склоне была короткая, похожая на мох, с жесткими, колкими травинками. Кустарника здесь не оказалось, и, чтобы спрятаться, им нужно было ползти по склону выше, туда, где высились скрюченные редкие деревья с пышными, похожими на пену, кронами. Мокрые и усталые, они забрались по склону и, когда достигли корявых, усеянных шипами стволов деревьев, распластались на траве. Отсюда хорошо были видны и озеро, и стоянка Одноухого, и, разделявшая их поляна: большая, вся в глиняных проплешинах.
- Думал - не доплыву... - пропыхтел Лохмач.- Чуть топор не выкинул... Давненько я не плавал через такие озера. У нас разве такие озера, куда меньше... А это крупное какое, рыбы, наверное, полным-полно, на брюхоноса можно ходить...
- Не знаю, как насчет рыбы,- выдохнул Ворчун, вытирая мокрое лицо и стаскивая мешок через голову,- но запах мне не нравится. Нехороший запах. Не такой какой-то запах в этом озере, не должны так озера пахнуть. Раньше такого не было, раньше вкусно пахло.
- Раньше и воздух в лесу был не такой,- проговорил Сухой.- Душно, я помню, было... Сыро как-то... А сейчас что? Одежда сохнет быстро, мясо вялится быстро...
- А еще мне не нравится, как пахнет иногда ветер,- сказал Ворчун.- С Юга откуда-то часто дует. Его нюхаешь, нюхаешь, заразу, и все одно не нравится. И внутри как будто все настораживается.
