большим русским врачом и показал ему свое искусство. Русский врач признал его превосходство, гласит наша семейная легенда. Я думаю, что этот «большой русский врач» был Пироговым. Прадед не шаманил, не шарлатанил, а лечил снадобьями из трав и другого сырья. Однажды его пригласили к больному на равнину. Там он увидел странное изделие, которое оказалось печью. В горах печей еще не было, а были довольно грубые сооружения – «товха». Это был, собственно, дымоход, к которому подвешивали на цепи медный котел. Часто топили целыми бревнами. Один конец бревна подтаскивали к дымоходу и зажигали, другой – оставался на улице. Когда бревно, наконец, укорачивалось настолько, что можно было закрыть дверь, это событие превращалось в праздник. Односельчане набивались в гости к тому, чье бревно вошло в дом, и грелись от души. Выражение «бревно вступило в дом» существует в нашем языке до сих пор, оно означает, что у человека дела пошли в гору. В уплату за лечение мой прадед потребовал поразившую его печь. С большой осторожностью ее водрузили на сани, запряженные буйволами и повезли в горы. По пути она подвергалась ушибам, что крайне огорчало нового владельца, но среди сопровождавших груз была женщина-печник, и все кончилось хорошо.
В глазах кавказцев самый великий народ среди них – самый малочисленный. К меньшим относятся с большим уважением, щадят самолюбие.
Почти каждый чеченец имеет тот или иной интерес в России и особо не мыслит себя без нее, что, конечно, вовсе не значит, что он хочет быть российским «черным», «лицом кавказской национальности». Душевное и умственное состояние чеченцев таково, что они не могут ненавидеть русский народ, хотя война и называется «русско-чеченской». Многие сторонники независимости имеют в Москве квартиры, фирмы. После страшной война за национальное освобождение множество алжирцев живет во Франции. Никто на Кавказе не прочитал больше русских книг, чем чеченцы, никто не говорит на русском лучше, чем они. Сторонники Москвы были вовсе не за то, чтобы в Чечне хозяйничали московские чиновники, а противники не имели в виду строить китайскую стену между Россией и Чечней. Народ не хочет оставлять своему потомству кровную месть, которая тянулась бы до седьмого колена и привела бы к самоуничтожению нации. Но всем виновникам этой войны, как бы она ни завершилась, чеченцы обязательно предъявят национальный счет.
Вчера Барсик утащил одну мою галошу. Я долго не мог ее найти. Он положил его в основном доме, перед дверью комнаты, где я спал до войны. Подумав, я лег в этой комнате, хоть она теперь и холодная. Ночью сильно била артиллерия. Утром я увидел, что окно времянки, в которой живу с начала войны, отсутствует. Больше всего осколков было на моем топчане. Посмотрю, какой совет с помощью галоши даст мне Барсик сегодня. Подчинюсь беспрекословно. Самый большой осколок был в полпальца, дв грани были гладкие, две – расколоты, края очень острые. Если такой кусочек попадет в тебя, изорвет все нутро, никакой Пирогов и даже мой прадед не залатают.
Встретил троюродного брата, по материнской линии, Яраги. Кто-то меня окликнул возле двора, я обернулся и не сразу его признал. Обросший густой черной бородой, с автоматом, пахнет порохом и гарью. Рассказал, что в центре русские солдаты стреляют куда попало, не прицельно, лупят и по дворцу, но не прямой наводкой. Все вокруг они уже заняли. У защитников дворца нет тяжелого оружия. Они располагаются в подъездах, вестибюлях, подвальных этажах, их довольно много, настроены решительно, паники нет.
Яраги выбрался оттуда вчера, переночевал дома и теперь идет обратно. Выбрался, чтобы показаться больному отцу. Там есть какие-то лазейки – можно уходить и возвращаться, хотя это трудно – смертельный риск, если говорить прямо. Яраги совсем молод, не женат, не сорвиголова – сын очень трудолюбивого человека, который всю жизнь горбился на металлоскладе, никогда ничего не украл, вырастил кучу детей. Старший брат Яраги дома, с отцом. У них тоже много скотины и овец.
Сегодня президент Чечни рискует жизнью. Какие бы промахи он ни сделал до войны, он мужествен, и за это ему многое простят теперь уже бывшие его противники. После войны, по непреложному историческому закону, у руля встанут другие – те, кого породит она. Война всегда порождает много новых героев, правда, потом не знает, куда их деть. Появятся и антигерои – носители той безудержной стихии, которую тоже порождает война. Кто никогда не побеждает в войне, так это народ – даже взяв Париж или Берлин. Все ее беды, кровь, все последствия безраздельно принадлежат ему одному. Лаврами обычно покрывают тех, кто подвел его к войне, уложил его под танки, бомбы, пули. В учебниках истории печатают их парадные портреты, а народ тихо лечит свои раны. Как сказал древний: что ни творили цари-сумасброды, страдают ахейцы.
Передача третья
Осенью, еще до похода «оппозиции» на Грозный, мне приснился сон. Смысл его был в том, что дела наши скоро будут плохи. Я рассказал его своему другу Зелимхану, но не как сон, а как прогноз. Он хмыкнул: «Посмотрим» и сделал пометку в записной книжке. Все эти годы я говорил, что русские танки обязательно придут наводить у нас «конституционный порядок», а он со мной не соглашался, ссылаясь на местных провидцев. Может быть, во мне говорил опыт 1944 года.
Позавчера недалеко от нас одним ударом накрыло шестерых человек, рубивших дрова. Убитый русский мужик упал на свои салазки, на которых собирался увезти топливо. Я пошел туда, но вернулся с полпути: зачем смотреть на тела, которые и живыми были жалки? Видя смерть своих и чужих, уже никто не плачет. Принесли чеченке убитого в бою сына – она и не заплакала. Индусы говорят: мудрые не оплакивают ни умерших, ни живых.
Если бы историю и географию можно было чуть-чуть сдвинуть… Европейцы даже по энциклопедии Брокгауза и Эфрона, мы внутренне и ориентированы на Европу, но приписаны к Востоку. Религия? Конечно. Но она, как известно, не врожденная. Считать чеченца восточным религиозным фанатиком, даже если он в экстазе лежит в кругу зикр у президентского дворца, – просто не знать его.
Послышался звон стекла со двора. Значит, что-то попало в кучу молочных бутылок, что лежат у забора еще с советских времен. Сколько раз говорил жене выбросить их…
Вспоминаю сегодня, как на политической сцене Чечни появился освободившийся из Лефортово Хасбулатов. Он стал ездить по аулам и городам. Народ, которому поряджком уже надоело под новой, пусть теперь и родной, властью, охотно валил на встречи с ним. Дудаевская власть объявила Хасбулатова персоной нон-грата. Хасбулатов принял вызов. Начался тайный переход на его сторону отдельных должностных лиц. Кто-то уже выбирал себе портфель, многие ходили с удостоверениями, выданными самим себе. Президенту все резче предлагалось уйти. Судьба его, казалось, висела на волоске. В этот момент на выручку ему, как всегда, пришли: Москва и его «оппозиция». Приревновали к Хасбулатову народ… Было решено одним махом покончить и с генералом, и с его соперником. Так и наступил день, объявленный «оппозицией» как праздник ее вторжения в Грозный. Вторглись без проблем, заняли заранее намеченные позиции и стали ждать, когда, теоретически уже низложенный, президент с поднятыми руками выйдет из своего дворца. А он все не выходил…
В это утро мы с соседом ехали на машине по улице Маяковского, и по этой же улице ехали танки. Они не стреляли, и в них никто не стрелял. Народ занимался повседневными делами. Ребятам в танках стало скучно. Они стали выходить на броню, закуривать, дышать свежим воздухом. Все молодые, разговорчивые. Снимают шлемофоны, а под ними – русые чубы, пахнущие Нечерноземной полосой матушки России. Прохожие на языке «Нечерноземья» и спрашивают их: «Ребята, а вы ненароком не из России самой будете?» Те – гордо: «Да, мы русские, освободители всех слабых и угнетенных!» И, в свою очередь спрашивают у прохожих: «А вы Дудаева случайно не видели? А то мы его свергать пришли.» Тогда прохожие поспешили к президентскому дворцу и увидели Дудаева, который преспокойно брился у себя в ванной комнате: так, мол, и так, Джохар, русские ребята на танках подкатили, тебя спрашивают, свергать, дескать, тебя будут. «Русские!» – воскликнул генерал русской армии и чеченский президент и мысленно обнял всех, кто ниспослал ему такой подарок. «Русские идут! Нас оккупируют! Спешите, удальцы!», – понеслось по городу и за город. Многие, давшие слово не воевать «между собой», смутились: «Как – русские?!». «Оппозиция» же говорит, что это она вошла в Грозный. Значит, обманула нас: она привела сюда русских, чтобы они убивали нас, насиловали наших женщин, грабили наши дома, оскверняли мечети! Танки разгуливали по городу уже час-полтора, и тем, кто сидел в них, было, наверное, обидно, что на них никто не обращает внимания. Ребята, от нечего делать, стали рушить коммерческие ларьки, швыряли куда попало опорожненные бутылки, окурки. Пройдет еще полчаса-час, и они, сгорая в танках, падая под пулями возле танков, будут, должно быть, думать, что это им – за перевернутые ларьки, за брошенные в неположенном
