подтверждение твоей целительной силы.
— Сэмюэл, — веско сказало живое подтверждение, — все ждут только тебя.
Все ждали… Сэмюэла? Нет. Зрители уже дошли до того состояния, когда толпа превращается в единое целое, без остатка расплавив составляющие ее индивидуальности. Хор сбился в последовательности музыкальных номеров и тянул джазовое «Аллилуйя», стараясь лишь не потерять ритм. Зрители, потные, разгоряченные, давно отбили себе ладоши, давно охрипли, прослезились — и осушили слезы, познали экстаз — и усталость — и снова экстаз…
Чтобы взобраться на следующую ступеньку возбуждения, им был нужен проводник.
И он появился. Человек в ослепительно белом костюме, с блестящими глазами
и завораживающей белозубой улыбкой. Он шагнул на красную ковровую дорожку, протянувшуюся посередине зала, словно с экрана телевизора или страницы дорогого журнала:
— Да! Да! Да! Это действительно «Министерство чудес»! Вы пришли к нам! Аллилуйя! Славься, Господи! Сегодня Бог здесь, с нами. Я чувствую его присутствие.
…Малдер и Скалли сидели в восьмом ряду, у центрального прохода. Призрак терпеливо смотрел на сцену. Перед его тоскливой физиономией материализовалась тарелочка. К сожалению, одноразовая, а не летающая. Малдер с недоумением смотрел на пластиковый кружок — до тех пор, пока милая барышня, державшая тарелку за донышко, не сообразила, что от этого «тормознутого» ничего путного не дождешься.
— Передайте дальше по ряду, пожалуйста, — мило улыбнулась она.
Фокс очнулся, взял опознанный предмет и протянул Скалли. Та незамедлительно осчастливила соседа справа.
— Чудеса, видимо, стоят недешево, — хмыкнула она, мельком покосившись на мятую купюру, немедленно опустившуюся на тарелку.
— Господь — здесь… — очень тихо сказал отец-шоумен, оглядывая аудиторию. — Он здесь, с нами… — и во всю мощь концертных колонок выкрикнул: — Чтобы исцелять!
Переждав гром аплодисментов, визг и восторженные вопли, Хартли снова заговорил негромко, искусно играя интонациями:
— Я хочу представить вам одного человека. Человека, который видел лицо Господа. Однако восхождение в мир иной не принесло ему успокоения, потому что Господь воззвал к нему и приказал вернуться, чтобы продолжить труды на земле. Я собственными глазами видел этого человека мертвым — и этими же глазами я видел, как он вернулся. Мы все ждем Сэмюэла, он выйдет сейчас из этой двери и предстанет перед вами. Но сначала вы услышите живое доказательство того, что Господь творит чудеса, — Хартли подошел к уродливому калеке и положил руку на его плечо.
Малдер вздохнул.
Голос святого отца потеплел, аж залоснился от непреходящей любви:
— Дамы и господа, братья и сестры, перед вами — наш возлюбленный Господом друг Леонард Вэнс.
Рука в черной перчатке неловко перехватила микрофон. Хартли отошел назад и набожно сложил руки на груди.
— Как сказано у Иоанна в главе третьей, — заговорил калека, — никто не может творить чудеса, если с ним нет Господа Бога. Человек, которому я обязан своей жизнью, — это Сэмюэл Хартли, и он сегодня придет сюда, чтобы дать вам исцеление.
Малдер тоскливым взглядом обвел толпу. Ничего привлекательного в ней не было, и быть не могло. Даже на футбольных матчах зрители ведут себя интеллигентнее. Судя по внешнему виду, ни одного представителя Homo Sapiens в зале не было. Особо впечатлительные дамочки бились в истерике. Остальные вели себя немногим лучше.
На фоне белого полотнища мелькнуло красное пятно. Фокс дернулся. У противоположной стены стояла черноволосая девочка в красном платьице и выжидательно смотрела на своего непутевого старшего брата.
— Леди и джентльмены! — торжественно провозгласил проповедник. — Вот он — Воин Господень Сэмюэл Хартли.
Фокс вскочил и, не обращая внимания на окрик Даны, ломанулся через колени, головы и плечи сидящих. Его оттерли назад, и он бросился в соседний ряд. Саманта!
Тем временем Сэмюэл начал обход больных, сидящих в первом ряду. Двигался он неловко, скованно. Ему всегда тяжело было переносить скопление множества страдающих людей, а во время сеанса исцеления предстояло ощутить каждую боль «крупным планом». Он сутулился под грузом, давившим на его еще мальчишеские плечи. Это отец Хартли мог позволить себе артистизм и легкость движений. Сэмюэл старался ступать так, чтобы в случае чего не упасть — если накатившая с новой волной боль окажется слишком сильной.
Он склонился над сидящей первой в ряду девушкой-инвалидом, охватил ладонями ее голову. Боль… Позвоночник… Узкий стакан катится по подоконнику, оставляя за собой дорожку воды, на секунду задерживается у края — и падает, кувыркаясь… А следом, не удержавшись, падает ребенок, плашмя, неловко, падает и не встает… Как же так?.. Здесь же совсем невысоко…
— Господь исцелит тебя, — произнес он слова, так и не ставшие для него привычными.
Сегодня весь первый ряд заняли инвалиды, не способные передвигаться самостоятельно. Конечно, тому, кто страдает сильнее, помощь нужна в первую очередь, но застарелые боли поддавались Сэмюэлу тяжелее всего. Обычно одного прикосновения не хватало, больной должен был приходить снова и снова и ни в коем случае не терять веры в выздоровление…
Тех, кто пришел — кого привезли — сегодня, Сэмюэл видел впервые. В их сердца еще не закралось сомнение или разочарование, и они с готовностью подставляли склоненные головы под целящие руки мальчика.
— Почувствуй силу Господню, — пробормотал чудотворец, прикасаясь ко второму пациенту, угрюмому мужчине средних лет, и тот зашептал простенькую, выученную в детстве молитву.
Прошло несколько секунд. Сэмюэл напрягся — и глухо застонал, выдергивая из тела больного застарелый комок злобы, оставшийся от давнишнего пинка отчима. Мужчина, еще не понимая, что произошло, обмяк в кресле. Сэмюэл не стал говорить ему, что дальнейшее выздоровление уже не во власти чудотворца, — то, что должен был сделать Господь, было сделано. Проповеди — дело святого отца. А полное излечение — дело больного.
Следующей пациентке юноша только улыбнулся, мимолетно погладив по волосам. Здесь не было боли, только слабенький разум, захваченный праздничным детским восторгом. Этому бедному созданию никогда не бывает больно, в отличие от ее родителей. Приемный отец всегда говорит в таких случаях, что слабоумие Господь посылает детям во искупление грехов родителей. Сэмюэл верил. Ни у одного слабоумного он не чувствовал страдания, вызванного самой болезнью.
Четвертой в ряду сидела Маргарет. Сэмюэл приостановился, не прикасаясь к ней. Девушка смотрела на него ясными сверкающими глазами. В ее радости не было истерики. И не было почти неизбежной для тех, кто обречен на многолетнюю неподвижность, озлобленности и зависти к здоровым. В Маргарет Сэмюэл ясно видел искренность и чистоту. Да,
— Помолись со мной.
Старик Холлман, сидевший позади дочери, с коротким глухим рыданием стиснул ее плечо. Он боялся верить, но верил, что произойдет чудо. Его жена, беззвучно плача от радости и надежды, вжалась лбом в спину Маргарет. Вся семья замерла, слившись воедино в молитве.
Шоу между тем продолжалось без остановки. Каждый должен заниматься своим делом: Сэмюэл молится, зрители хлопают, хор приплясывает, тарелочки для пожертвований неторопливо барражируют вдоль рядов…
Малдер наконец прорвался сквозь толпу к тому месту, где только что стояла Саманта. Куда же она пошла? К выходу?
— Закрой глаза, — попросил юный чудотворец, готовясь погрузиться в истоки страданий Маргарет. Он с нежностью погладил ее по щеке. Он любил ее сейчас — ибо Господь есть любовь. Любовь к Господу и ко
