Скалли опять попала между двух огней. И лгать впрямую она никак не могла, и подводить — а в сущности, предавать — Молдера ей никоим образом не хотелось.
— Я не могу знать этого наверняка, — волнуясь и тщательно подбирая слова, начала она, — но у меня создалось впечатление, что агент Молдер подозревает, будто Верной Эфесянин лишь пользуется апокалиптической терминологией и вообще категориями христианской традиции, чтобы быть более понятным пастве. Но на самом деле он готовит ее к коллективному самоубийству совершенно по иным причинам и с иной целью.
— С какой целью?! — потеряв всякое самообладание, проревел Скиннер, уперев руки в бока и широко расставив ноги.
— Не с корыстной, — сказала Скалли.
— Да что тут происходит, черт возьми! Вы будете говорить по существу, или нет?
— Нет, — ответил Молдер.
Скиннер побагровел. Но он не успел ничего сказать. Дверь распахнулась, и вбежал взмыленный, в сбившейся на бок каске офицер поисковиков.
— Мне только что сообщили… — задыхаясь, скороговоркой выпалил он, вытирая вспотевшее лицо. — Верной собрал всех прихожан в молельном зале… Они поют какие-то гимны. Только и слышно: смертию смерть поправ, смертию смерть поправ… Не к добру это. Что-то готовится, ей-богу. Рассел клянется, что, если почувствует угрозу для жизни людей, начнет штурм, и плевать ему на отсутствие повторного ордера.
Скиннер тяжело вздохнул. Вся его бестолковая ярость куда-то вдруг испарилась, и стало видно, что он просто насмерть устал. Вот так бы сразу, почти мстительно подумала Скалли. Очень правильно говорят, кажется, в России: взрыв не грянет — генерал не перекрестится.
— Наверное, вы хотите поехать туда? — негромко спросил Скиннер.
— Да, — сказал Молдер.
— Езжайте, — сказал Скиннер.
Дворец Семи Звезд 27 ноября, 12:30
— Господь защитит вас от зла! Слушайте все, слушайте все и повинуйтесь! Настал час испытания веры! Отриньте прах мира сего с ваших ног, и Господь защитит ваши души от зла!
В самой просторной комнате бывшей фермы было не протолкнуться. И было нечем дышать. Могучие люди Вернона закрыли все окна и замерли в ожидании, каждый на своем секторе обстрела, с винтовками в руках. Было видно, как в ярдах в семидесяти от Дворца, пригибаясь, медленно и осторожно перемещаются в высокой траве полицейские. Они прекратили поиски и тоже были вооружены. Вдали, у шоссе, виднелись съехавшие к обочине автомобили, истерически полыхавшие мигалками. Словно кто-то жевал эти вспышки, ритмично перекатывая их то за правую щеку, то за левую…
Верной встал на свое место за кафедрой и положил руку на Библию.
— Братья и сестры, — сказал он в мгновенно наступившей тишине. — Не дивитесь, если мир ненавидит вас.
Кто-то шумно, коротко вздохнул, и тут же затих.
— Не дивитесь тому, — сдвинув брови, повторил Верной. — Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти.
Он нашел глаза Мелиссы, стоявшей во втором ряду, с краю, и чуть улыбнулся ей, ободряя.
— Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей.
— Прошу всех собравшихся во Дворце Семи Звезд выходить из помещений по одному! — глухо и неважно доносился откуда-то издали нечеловеческий рев мегафона. — Если через пять минут это не будет сделано, я начинаю штурм! Начинаю отсчет. Раз…
— Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою. И мы должны полагать души свои за братьев.
Двое старших служителей стали быстро, но без кощунственной суеты обносить собравшихся пластмассовыми стаканчиками с розовым питьем. Все было рассчитано и приготовлено заранее.
— Пятьдесят семь! Пятьдесят восемь!
— А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною!
Могучие люди Вернона слаженно, четко выбили стекла стволами винтовок и первыми открыли огонь. Закричали дети.
— Возлюбленные! — возвысил голос Вер-нон. — Если сердце наше осуждает нас, то паче того осудит Бог, потому что Бог больше сердца нашего и знает все. А если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу, и чего не попросим, получим от него!
Выронив невесомый, пустой стакан, мягко рухнул на деревянный пол первый новопреставленный .
— В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви!
Круто развернувшись и визжа тормозами, автомобиль Молдера резко клюнул носом, отшатнулся на рессорах и замер. Молдер и Скалли торопливо выбрались наружу через дверцу, противоположную Дворцу. Согнувшись в три погибели, к ним поспешил старший офицер.
— У вас есть контакт с кем-либо во Дворце? — отрывисто спросила Скалли.
— Если это можно назвать контактом, — ответил офицер, угрюмо кивнув в сторону санитаров, бегом тащивших носилки с раненым к медицинской машине.
Над американским полем снова летали американские пули.
— Прикажите своим людям не стрелять, — сказал Молдер.
— Прекратить огонь! Не стрелять! Не стрелять!
— Что ты еще придумал? — спросила Скалли.
— В Евангелии наверняка очень хорошо объяснено, что я придумал, — кривовато улыбнулся Молдер. — Только я слов не помню. И вспоминать уже некогда. Эфесянин бы тебе складно объяснил.
Он скинул пиджак, чтобы видно было издалека — он без оружия; поднял обе руки и быстро пошел поперек поля ко Дворцу Семи Звезд.
— Молдер! — отчаянно закричала Скалли. — Молдер! Стой! Тебя же убьют!!!
Наверное, не впервой, подумал Молдер — но ни малейшего облегчения эта мысль не доставила. Метелки и стебли сухой травы, шурша, хлестали его по ногам. Из Дворца тоже перестали стрелять, но кто знает — надолго ли? Достаточно одной пули — и… и — что тогда? В животе будто колыхалась и перекатывалась тяжелая, угловатая глыба льда. Молдер шел.
— Верной! — что было сил закричал он, когда до изуродованной пристройками и перестройками старинной фермы, на которой когда-то жила его жена перед Богом, осталось ярдов сорок. — Верной, это неправильно! Всякую жизнь нужно прожить до конца! Слышишь? Мы же люди! Надо каждый путь проходить до конца!!
— Ваш напарник спятил, — сказал, оглянувшись на Скалли, сидящий на корточках и пригнувший голову старший офицер. Скалли глянула на него с ненавистью.
— Просто он говорит с психом на его языке, — пробормотала она сквозь зубы.
Перешагивая через еще теплые тела, Вер-нон подошел к Мелиссе, замершей у окна с полным стаканом в руке.
— Кажется, ты все поняла, — сказал Верной. Кроме них во Дворце не осталось уже никого живого. Мелисса чуть исподлобья смотрела, как, раздвигая высокую траву, по полю идет к ней, что-то крича, человек в белой рубашке, с поднятыми руками.
— Это поздно, — мягко сказал Верной. — Пей, не бойся. Все еще будет, только не здесь и не теперь.
— Я тебя люблю, — сказала Мелисса. — Тебя.
— Да, но это ошибка. Ты давно это чувствуешь. Случайность. Вы не встретились вовремя, а теперь поздно. Пей.
— А ты?
— И я, — он поболтал свое нетронутое питье. — Я тоже насмерть устал. Здесь я так и не нашел Бога. И
