Отпивая шампанское маленькими глотками, граф оглядывал собравшихся в этот час в гостиной клуба.
Вокруг были все новые лица. Старых знакомых попадалось немного.
Все пили, казалось, нимало не заботясь о тех, кто пострадал во время и после войны.
Граф увидел герцога Норфолка.
Как обычно, тот поглощал неимоверное количество спиртного, не сомневаясь при этом, что его собутыльники окажутся под столом намного раньше, чем он.
Герцог, известный как Хитрец Норфолк, мог пить с полудня до рассвета, оставаясь на ногах.
На подобные подвиги был способен не каждый.
Бывалые выпивохи Сент-Джеймса славились тем, что пили вино бутылками, но это кончалось тем, что все они валились с ног, так что, по-своему, Норфолк был личностью выдающейся.
О нем ходили дюжины невероятных историй, подобных той, как в Бифштекс-Клубе за один присест герцог уничтожил пять ромштексов и выпивал при этом несколько бутылок портвейна.
Граф с отвращением отвернулся.
'« Он подумал, что такое тошнотворное излишество могли теперь позволить себе не многие из его ровесников.
Сэр Антони заметил, как изменилось лицо Инчестера.
– Позволь мне предложить тебе пятьсот фунтов.
Граф покачал головой.
– Спасибо, Тони. Ты всегда был хорошим другом, но я никогда не стану нахлебником. Ни твоим, ни чьим-нибудь еще.
Сэр Антони с беспокойством спросил:
– Уж не собираешься ли ты обратиться к ростовщикам ?
Впрочем, ответа на этот вопрос не требовалось.
– Ты ни в коем случае не должен делать это! – воскликнул сэр Антони. – Я видел многих, кого они высасывали досуха, а потом бросали без всяких средств к существованию.
– Вот и я примерно в таком же положении, – с горечью ответил граф.
Он понимал, что все это – последствия войны.
В каком-то смысле мирная жизнь оказалась еще тяжелее, чем сражения с «непобедимой» армией Наполеона.
Одно дело – подвергаться смертельной опасности на поле битвы, но при этом верить, что защищаешь свою страну и чувствовать себя героем.
И совсем другое – вернувшись домой, увидеть обветшавшие разрушенные жилища, невозделанные поля, потому что некому было обрабатывать их. Все здоровые мужчины ушли на войну.
К тому же последние два года сельскохозяйственные банки отказывали в кредите. Многие фермеры обанкротились, потому что не стало рынков сбыта для того, что они выращивали.
«Трудно, – думал граф, – в таком положении не впасть в отчаяние».
Особенно тяжело было видеть людей, которые честно служили своей стране, а при демобилизации не получили ни пенсии, ни наградного пособия, ни даже простой благодарности.
Граф допил шампанское, и сэр Антони вновь наполнил его бокал.
– Что ты собираешься делать, Гас? – тихо спросил он.
– Собираюсь, – резко ответил граф, – ползти на коленях к Растусу Груну.
Сэр Антони с ужасом воскликнул:
– Нет, только не к Груну! Неужели ты уже попался этой акуле в пасть! Это просто безумие!
– Два года назад, когда никто не одолжил бы мне и пенни, он выручил меня.
– Что до меня, я лучше бы бросился в море, чем связываться с самым бессердечным ростовщиком в Уэст-Энде!
Инчестер ничего не ответил.
Помолчав, сэр Антони сказал:
– Уверен, ты бы мог что-то продать.
– Все, что мог, я уже продал. Деньги пошли на оплату счетов, которые накопились за время болезни моей матери. Все, что еще осталось в доме, должно перейти к моему сыну, только вряд ли я смогу позволить себе иметь детей!
– А твоя земля? У тебя ведь немалые владения.
– Моя земля заросла сорняками, и едва ли хоть часть ее будет вспахана. Да, и все равно мне не на что купить семена для посева.
Сэр Антони вздохнул:
– Мне очень жаль тебя. Гас.
