Какое-то время они хранили молчание, лорд Хейвуд от избытка чувств, Картер из уважения.
Наконец Картер не выдержал:
— Неужто это ваш дом, милорд?
— Да, Картер.
— Совсем как огромная казарма!
Лорд Хейвуд рассмеялся. Он знал, что Картер — типичный кокни, который отправился на войну в основном из любви к приключениям. Ему, конечно, трудно было представить, что такое огромное здание может принадлежать одному человеку и быть его родным домом.
И еще лорд Хейвуд понимал, что, раз он решил жить именно здесь, Картер был ему нужен сейчас больше, чем кто-либо другой. Его неунывающий характер и чувство юмора делали юношу ценным и просто- таки незаменимым помощником. Он никогда не унывал и мужественно, с веселой шуткой переносил все невзгоды и трудности. Кроме того, Картер обладал удивительной и весьма ценной в настоящих обстоятельствах способностью добывать еду в самых неожиданных местах, так что для лорда она появлялась порой как манна небесная.
И конечно, лорд Хейвуд, со свойственной ему проницательностью чувствовал, что Картер был по-своему очень предан ему и, возможно, даже боготворил своего командира.
Картер был сирота, волею судьбы оказавшийся в приюте, а затем отданный на обучение человеку, который жестоко обращался с ним. Парнишка сбежал от него, долго бродяжничал, затем оказался в армии.
В самом начале войны судьба случайно свела его с лордом Хейвудом. Полковник взял парня в ординарцы и в скором времени стал для него настоящим кумиром, центром и смыслом его существования. Картер обожал своего полковника и восхищался им.
— Казарма или нет, — сказал лорд Хейвуд громко, — но в этом доме мы с тобой будем теперь жить. Могу только пообещать, что там будет гораздо удобнее, чем в гостинице, где мы останавливались на ночлег.
— Что ж, сэр, уж будьте уверены, мы устроим все в лучшем виде! — откликнулся неунывающий Картер. — Вот только сапоги сносишь, бегая из конца в конец!
Лорд Хейвуд рассмеялся на его замечание до тронул лошадь, посылая ее вперед. Теперь он спешил поскорее попасть в свой старый дом, где не был столько лет.
В конюшне было непривычно тихо и пусто. На окнах небольшого коттеджа, где, как он знал, жили Меривейл с женой, шторы были еще опущены. Везде царили тишина и запустение.
Они завели лошадей в стойла, явно нуждавшиеся в чистке, расседлали их и дали напиться воды. Затем направились к задней двери дома.
— Вполне вероятно, что мы не сможем войти, — сказал лорд Хейвуд. — В этом случае придется будить старика Меривейла. Я бы предпочел подождать, пока он сам проснется. Боюсь, как бы у него не было шока, если он увидит меня без предупреждения. — Не беспокойтесь, сэр, то есть, я хотел сказать, милорд, уж я как-нибудь смогу забраться в дом. Картер постоянно забывал, что теперь к его хозяину следовало обращаться иначе, чем он привык в армии.
Однако, вопреки опасениям лорда Хейвуда, они смогли попасть в дом без особенных осложнений. Задняя дверь была действительно закрыта, но зато было приоткрыто узкое окошко, и Картер проворно залез в него. Затем он открыл большое окно, куда уже без труда смог забраться и сам хозяин.
Лорд Хейвуд чувствовал себя крайне неловко.
Не так рисовалось ему возвращение в родной дом после долгих лет отсутствия.
В то же время ему хотелось побыть сейчас одному под сводами этого здания, побродить по пустым комнатам, все как следует осмотреть и вспомнить, а не выслушивать нудную стариковскую болтовню о том, что сделано и что еще надо сделать.
Он оставил Картера исследовать обстановку на кухне, чтобы выяснить, нельзя ли что-нибудь приготовить на завтрак, а сам направился вдоль длинного коридора, в конце которого обитая сукном дверь вела в основную часть дома.
Здесь царили полумрак и мертвая тишина. Все шторы были опущены. Только редкие лучи поднимающегося утреннего солнца проникали в щели между тяжелыми занавесями.
И среди этого полумрака и покоя герцог ясно ощутил, что время повернуло вспять. Он вновь почувствовал себя мальчишкой, которому эти комнаты и коридоры представлялись огромными и таинственными. Казалось, он явственно слышал глубокий, зычный голос отца и мягкие нотки нежного голоса матери.
Он заглянул в огромную светлую столовую. Здесь в центре стоял длинный стол, за которым вполне могли поместиться сразу пятьдесят человек.
Все было покрыто толстым слоем пыли. От мысли, что он никогда больше не сможет принимать и угощать здесь гостей, лорд Хейвуд испытал тягостное чувство потери. Он закрыл дверь и поспешно прошел дальше.
Миновав еще несколько больших комнат, он зашел в маленькую гостиную, в которой его мать и отец предпочитали проводить вместе вечера. Как правило, более роскошно обставленные помещения использовались лишь в особых, торжественных случаях.
В этой комнате шторы также были спущены. В призрачном свете, который едва проникал сюда сквозь плотные занавеси, он смог разглядеть лишь неясные очертания мебели, покрытой плотными чехлами.
Лорд Хейвуд прошел еще дальше и оказался у двери, которая вела в огромную библиотеку. Перед его мысленным взором сразу предстали длинные ряды полок, заставленные бесчисленным множеством книг. Он вспомнил, как любил мальчишкой забираться по узкой винтовой лестнице на галерею, расположенную почти под потолком.
Однако сейчас он не стал туда заходить, а развернулся и по широкой лестнице с резными деревянными перилами медленно спустился вниз.
Прямо перед ним был Большой зал, где, как он помнил, его мать и отец принимали принца Уэльского и устраивали балы, на которые обычно собирались все самые знатные люди графства.
Здесь также все было закрыто чехлами, и он пообещал себе обязательно вернуться сюда позже, снять чехлы, отдернуть шторы и впустить солнечный свет в этот казавшийся сейчас мертвым зал.
Проходя по темным, мрачным, пустынным комнатам, лорд Хейвуд чувствовал себя так, словно присутствовал на похоронах близкого человека. Чтобы закончить этот тягостный для него обход, он прошел по широкому коридору в направлении комнат, которые всегда занимали родители.
Ему казалось, что, навестив комнаты, где отец испустил последний вздох и где рождались и умирали многие поколения его предков, он отдаст последний долг своим родителям, которых так любил.
О смерти отца он узнал лишь спустя два месяца после похорон.
Они тогда вели бои на территории Франции у границ Бельгии. Он хорошо помнил тот день, когда письмо, следовавшее за ним много недель по дорогам войны, попало наконец в его руки.
Получив конверт из рук вестового, полковник подумал вначале, что это какое-то официальное уведомление, но, увидев, что это всего лишь письмо из Англии, торопливо сунул его в карман мундира, решив, что прочтет позже.
В тот тяжелый день он смог добраться до постели лишь поздним вечером. Там, в своей палатке, при свете свечи он и узнал печальную новость о смерти отца и о том, что сам он стал пятым лордом Хейвудом.
Титул в то время не имел для него большого значения, и для всех своих подчиненных и соратников, и даже для герцога Веллингтона, он продолжал оставаться просто полковником Вудом.
Лорд Хейвуд открыл дверь в спальню своего отца и прошел через комнату к одному из окон, чтобы откинуть тяжелые шторы и впустить солнечный свет.
Эта комната сейчас показалась ему такой же большой, как и в его воспоминаниях. Огромная кровать с резными колоннами по углам была все так же задернута малиновым парчовым пологом. В изголовье красовался фамильный герб, вышитый более века назад женой второго барона, после того, как муж покинул ее навсегда, отправившись на битву с Мальбруком.
Лорд Хейвуд помнил обстановку этой комнаты до мельчайших деталей. Вспомнил он и то, как, будучи маленьким мальчиком, мечтал, что когда-нибудь тоже будет спать на этой огромной постели. В его
