– Я крайне благодарен вам и надеюсь, что вы укажете мне, где можно найти кузнеца.
Он поднял подкову с земли и впервые взглянул на ту, которая так умело помогла ему.
Когда Гермия наклонялась, чтобы вставить камень под подкову, она бессознательно отбросила назад мешавшую ей шляпку, и та повисла сзади, удерживаемая лентами, пропущенными под подбородком.
От этого жеста ее вьющиеся волосы рассыпались вокруг головы совсем не модными, но чрезвычайно привлекательными локонами, превратившимися в пылающее золото под яркими солнечными лучами.
Это было живое золото весенних нарциссов, жасмина, впервые пробуждающегося после холодной зимы, или золотистого зерна, созревающего в полях.
Каждый, видевший волосы Гермии, с трудом мог поверить в естественность их столь яркого цвета, понимая при этом, что подобный живой и ясный оттенок невозможно создать никакими искусственными средствами.
Цвет этот поразительно сочетался с розовато-белой чистотой ее кожи и с голубизной ее глаз, которая удивительным образом напоминала скорее ясную голубизну альпийского цветка, нежели приглушенную голубизну английского летнего неба.
Несмотря на очевидно привычное выражение откровенной насмешливости в лице стоявшего рядом джентльмена, даже в его глазах было заметно изумление.
Но если Гермия оказалась способной удивить его, то он удивил ее наверняка не в меньшей степени.
Никогда она еще не видела мужчину, который выглядел бы столь саркастическим, ироничным до язвительности.
Он был темноволос, с четко очерченными чертами лица, с бровями, почти сошедшимися над переносицей, с высокомерно-пренебрежительным выражением глаз, глядящих так сардонически, как будто он презирал всех и вся.
Так они стояли, глядя друг на друга, пока джентльмен не сказал сухо;
– Судя по тебе, следует, пожалуй, поверить, что рассказы о хорошеньких молочницах не всегда преувеличены!
Легкий изгиб его губ вряд ли можно было назвать улыбкой, когда он добавил:
– Да кроме того, тебе, кажется, не откажешь и в уме!
Сказав это, он вынул что-то из кармашка своего жилета и вложил в руку Гермии со словами:
– Добавь это к тому, что ты копишь в нижнем ящичке своего комода ко времени, когда найдешь дюжего молодого фермера, способного сделать тебя счастливой.
Пока Гермия разглядывала то, что он дал ей. молодой человек придвинулся на шаг ближе и. подставив пальцы под ее подбородок, приподнял ее лицо к своему.
Прежде чем Гермия поняла, что происходит, прежде чем успела что-либо подумать, он наклонил голову и их губы соединились.
У нее было такое чувство, как будто ее взяли в плен и она не может ни двигаться, ни дышать.
В глубине ее сознания возникла мысль о необходимости сопротивления. Следовало возмутиться тем, что он оскорбил ее, но джентльмен уже отпустил ее и с гибкой грацией тренированного атлета вскочил в седло.
Гермия все еще недоуменно глядела на него, не оправившись от замешательства, когда он сказал:
– Этот парень будет очень счастливым человеком. Расскажи ему потом, что я предрекал это.
Он ускакал, и Гермии, видевшей теперь лишь пыль, взметнувшуюся за лошадиными копытами, могло показаться все происшедшее лишь ее очередной фантазией.
Только когда незнакомец исчез из виду, она смогла наконец спросить себя, как можно было оказаться столь глупенькой, чтобы стоять, глядя на него во все глаза, как полоумная деревенщина, пока он целовал ее.
Это был ее первый поцелуй.
Взглянув на свою руку, в которую он вложил что-то, она увидела там целую золотую гинею и едва поверила своим глазам.
Гермия привыкла свободно бродить одна по округе, и все в деревне знали ее.
Ей и в голову не приходило, что это могло показаться странным чужому господину или что он мог принять ее – как она теперь поняла – за молочницу по виду ее одежды.
Ее хлопчатобумажное платье так село от многочисленных стирок, что было слишком узко; ее шляпка выгорела на солнце и потускнела, потому что она носила ее с самого детства.
Но все равно, не выглядела же она как Молли, дочка фермера, помогавшая ему доить коров!
Нельзя было никак спутать ее и с теми повзрослевшими женщинами, которые работали на ферме «Медовая жимолость» уже чуть ли не двадцать лет.
«Молочница!» – повторила она про себя слова незнакомца и подумала, как разгневался бы ее отец, если бы узнал о происшедшем.
Но все-таки Гермия не могла не подумать, что в этом была и ее вина.
Она пришла на помощь незнакомцу, не объяснив даже, кто она такая.
Хотя он и мог бы догадаться по нескольким словам, сказанным ею, о том, что она образованна, вряд ли следовало винить его за то, что он посчитал ее принадлежавшей к совершенно иному обществу.
