Когда она вошла в спальню отца, тот уже не спал.
Тем не менее он не только не обратил внимания на ее особенный наряд, но и не поинтересовался, где она собиралась обедать.
Он просто сказал ей, что чувствует себя лучше, но очень утомлен:
— Зато спина больше не причиняет мне никакой боли, и это — самое главное!
— О, папа, я так рада! — воскликнула Вильма. — Скоро вы опять сможете сесть в седло.
— Я укрощу этого жеребца, даже если он меня погубит! — пробурчал граф.
— Уверена, господин Бланк не рекомендовал бы вам начинать с такого буйного… — начала Вильма, но поняла — отец ее не слушал.
Она была уверена — что бы ему ни советовали, он будет поступать так, как считает нужным.
К концу ужина граф почти уже спал.
Она нежно поцеловала его.
Девушке очень хотелось рассказать ему о назначенной на эту ночь дуэли. Но тогда он наверняка запретил бы ей присутствовать при этом.
Она знала: в Лондоне ничего подобного не могло бы произойти с ней.
Там все были бы потрясены, если бы узнали, что она собирается присутствовать на дуэли между двумя молодыми людьми, к тому же дерущимися из-за нее самой.
Но здесь, в Париже, никто даже не догадается о том, кто виновница происходящего.
Более того, сами дуэлянты знают ее только под вымышленным именем.
» Для них я всего лишь помощница специалиста по электричеству!«— добавила она про себя с улыбкой.
Ей казалось, маркиз обрадуется, когда узнает о ней все.
» Он любит меня такой, какая я есть, а ведь я всегда боялась, что именно со мной никогда ничего подобного не случится «.
В Лондоне Вильму воспринимали лишь как дочь очень богатого графа, и светские дамы указывали на нее своим сыновьям исключительно по этой причине, а она оказалась слишком проницательна, чтобы не понять этого уже во время своего первого бала.
И безбородые юнцы танцевали с ней не потому, что видели в ней очаровательную девушку, а потому лишь, что она была леди Вильма Дэйл.
— Я расскажу маркизу, кто я на самом деле, после того как поединок закончится, — решила она.
Было очень трудно сохранять спокойствие в ожидании назначенного времени.
В тот момент, когда часы в зале пробили девять, она услышала шум колес на улице.
Девушка взяла с кресла свой бархатный плащ и накинула его на плечи.
Когда маркиз вошел в зал, она уже была готова и ожидала его.
— Я знал, вы не заставите меня ждать вас, — улыбнулся он.
Он взял ее за руку, провел по ступенькам вниз и помог забраться в закрытую карету.
Как только лошади тронулись, он обнял ее.
— Прошла целая вечность с тех пор, как я целовал вас, — произнес он и, нежно прижав ее к себе, поцеловал.
Весь мир потерял для Вильмы всякое значение.
На свете был только он и любовь, которую она испытывала к нему.
Небольшой ресторан в Пале-Рояль — Grand Vefour — оказался даже более привлекателен, чем она ожидала.
По словам маркиза, ресторан этот существовал еще до революции.
Стены были декорированы искусно выполненными, украшенными цветами панелями. В зале между большими окнами стояли удобные красные диваны.
Посетителей в ресторане было немного.
Вильма предоставила выбор блюд и шампанского маркизу.
Только когда официант оставил их, он взял ее руки в свои и заговорил:
— Наконец мы одни, ведь мне столько еще надо обсудить с вами, любимая моя.
По сначала позвольте мне сказать, что вы сейчас еще красивее, чем когда я оставил вас несколько часов назад.
Его взгляд заставил Вильму затрепетать.
Ее пальцы дрожали в его ладонях.
— Я всегда легко мог представить себе красивую женщину, но как можно быть настолько прекраснее любого воображаемого образа? — спросил маркиз. — Иногда я боюсь, как бы вы не оказались сном.
— Я как раз испытывала подобное чувство этим вечером… — откликнулась на его слова Вильма. — Я боялась проснуться и оказаться не в Париже, а в Лондоне, и обнаружить, что вы — только часть моих снов!
— О нет, я не сон, я очень, очень реален! — уверил ее маркиз. — И я смогу доказать это позже.
Подали заказанные блюда, и хотя они оказались восхитительно приготовлены, Вильма едва ли ощущала их вкус.
Все, что она действительно воспринимала, были серые глаза маркиза, смотревшие на нее с любовью.
Ей хотелось запомнить каждое обращенное к ней слово и навсегда сохранить их в душе, как бесценный дар.
Когда ужин был почти завершен и им подали кофе и коньяк для маркиза, он сказал:
— Я хочу поговорить с вами очень серьезно, дорогая моя.
Вильма подняла глаза, и он продолжил:
— На случай, если сегодня вечером со мной произойдет нечто неблагоприятное, я составил завещание, которое было засвидетельствовано Цезарем Ритцем и моим камердинером. Согласно этому документу, вы получаете значительную сумму…
Вильма даже вскрикнула.
— Вы не должны говорить подобных вещей! Как вы можете вообразить, пусть даже на мгновение, что вы… будете., вы — погибнете?
— Мы должны отдавать себе отчет в этом, — ответил маркиз. — Всякое может случиться, и мне невыносимо думать, что если это произойдет, то вам, моя любимая, придется зарабатывать себе на жизнь или, того хуже, оказаться в положении, когда придется принять деньги от человека подобного графу.
Вильма смотрела на него, не понимая.
Тогда он произнес изменившимся голосом:
— Я люблю вас! Я люблю вас больше, чем когда-либо в жизни любил кого бы то ни было! Но я не могу жениться на вас!
Вильма затаила дыхание.
Она никогда бы не подумала, никогда не смогла бы даже представить себе, что он будет говорить нечто подобное.
— Мне очень хочется, больше всего на свете хочется назвать вас своей женой, — продолжал он, — и один Бог знает, как я желаю, чтобы вы были со мной сейчас и навсегда, — но это невозможно!
Вильма все еще не могла произнести ни слова, лишь взглянула на него, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
— Я прибыл в Париж, так как моя мать задумала женить меня на принцессе Хельге Виттенбергской.
Он остановился, потом гневно заговорил снова:
— Я не знаю ее. Я видел ее только однажды, когда она была совсем ребенком, и я не имел никакого желания жениться ни на ней, ни на ком бы то ни было вообще, пока не встретил вас. Но ее пригласили в Англию, а меня поставили в такое положение, когда я просто вынужден буду просить ее руки.
В голосе его звучало отчаяние.
Вильма не могла говорить, она только продолжала молча пристально смотреть на него, не отводя глаз и думая, что все услышанное было каким-то кошмаром.
Они долго молчали.
Потом Вильма спросила чуть слышно, как будто голос ее шел откуда-то издалека;
