Скоро полуденная жара заставила стражу укрыться в палатках, разбитых вокруг скалы-склепа. Палатка сотника стояла перед самым входом в таинственную могилу. Угрюмый сотник сел в тени и, сняв шлем, чтобы вытереть разгоряченное, потное лицо, разразился проклятиями в адрес песчаной, тощей земле Иудеи.
- Это страна трусов. Иудеи боялись Назорея, когда Он был жив. А теперь, когда Он умер, боятся Его еще больше... Есть над чем посмеяться! Римлянин, убив врага, предоставит его богам без страха и без гнева...
Внезапно послышался шорох осыпающейся земли. Галбус вскочил, поднял копье и заступил на пост. Показался человек высокого роста, закутанный в пурпурную накидку. Это был Каиафа.
- Хорошо ли караулишь, сотник? - спросил он строго.
- Я никогда не давал повода сомневаться в моей бдительности, - высокомерно ответил римлянин.
- Я не хотел тебя обидеть, - несколько миролюбивее сказал первосвященник, - но здесь шатается разный сброд. Будь настороже.
Подойдя к камню у входа в склеп, Каиафа тщательно осмотрел печати. Они были нетронуты.
- Ты ничего не слышал? - спросил первосвященник Галбуса.
Тот в недоумении уставился на него.
- Из могилы? - И он показал копьем на склеп. - Нет, я никогда еще не слышал, чтобы мертвые говорили...
Каиафа натянуто улыбнулся, но продолжал расспросы.
- А ночью? Никто вас не тревожил?
- Разве только собаки лаяли на луну, да кричали филины, - ответил презрительно сотник. - Хотя это малоприятно, но не опасно!
- Я имел в виду женщин, которые, наверно, приходили сюда плакать, уточнил Каиафа.
- Женщины бессильны, когда имеют дело со мной, - хвастливо заявил Галбус. - Они, действительно, замешкались у склепа вечером, но я их прогнал, хотя слезы их были безутешно горьки. Я посоветовал им плакать дома...
И он рассмеялся, считая, что удачно сострил.
Каиафе было не до смеха.
Приложив ухо к скале, он снова стал прислушиваться.
Глядя на него, Галбус откровенно рассмеялся.
- Клянусь Юпитером, можно подумать, что ты именно из тех, кто верит Его пустому хвастовству и обещаниям воскреснуть... Что ты слышишь? Прошу тебя, скажи. Послание из могилы, наверное, очень интересно...
Словно не замечая насмешки, Каиафа спросил:
- Когда меняется стража?
- Через час, - ответил сотник, - По такой жаре долго не выдержишь. Я тоже схожу в город...
- А когда возвратишься?
- К восходу луны...
- К восходу луны, - повторил Каиафа и жестко сказал: - Присмотри за своими людьми, чтобы они не заснули на посту. Сегодня ночью будь бдителен как никогда. Это решающая ночь. Когда встанет завтрашнее солнце, Назорей будет всенародно уличен в лживом богохульстве. Тебя хорошо наградят. Ты меня понял? Галбус кивнул.
- Я много слышал про исполнительность и храбрость римских воинов, продолжал Каиафа. - Оправдай этот слух, поддержи честь своего звания и своей страны, и твое имя с похвалой дойдет до самого цезаря.
Первосвященник отошел, но опять остановился, подозрительно прислушиваясь.
- Ты уверен, что ничего не слышал? - спросил он снова.
Галбусу это надоело.
- Именем великого цезаря, которому я служу, - сказал он гневно, - клянусь тебе, священник, ничего, ничего я не слышал!
- У тебя горячая кровь, - бросил первосвященник. - Смотри, как бы она тебя не подвела, - добавил он, медленно уходя по пыльной дороге.
Глава VI
Варавва сидел со своим другом в лучшей комнате гостиницы. Он хорошо поужинал накануне, хорошо выспался и хорошо позавтракал сейчас, и все на деньги Мельхиора.
Но Варавва не хотел оставаться должником.
- Как я могу отблагодарить за все, что ты для меня сделал? - спрашивал он своего таинственного покровителя.
Сидя в мягком кресле, Мельхиор смотрел на Варавву сквозь прищуренные веки. Легкая улыбка блуждала на его красивых губах.
- Друг, ты мне ничего не должен, - сказал он лениво. - Я извлек много пользы, изучая тебя. Между нами огромное расстояние. Ты беден и не далее как вчера был наг и голоден. Я же богат, но не по праву наследства, а благодаря работе собственного мозга, единственно честного добытчика богатства. Я никогда не был в тюрьме, ибо не одобряю дороги, ведущей туда - она грязна, а я люблю чистоту. Ты животный человек, не знающий, что материя должна повиноваться разуму; ты, подстрекаемый грубой страстью, пожертвовал своей честью ради женщины... Я храню свою честь для себя самого и исполняю существующие законы. Но все-таки скорее ты, а не я, настоящий человек. Ты представитель грубого, греховного человечества, с которым всегда борется Божественный Дух...
- Что ты можешь для меня сделать? - продолжал Мельхиор весело. - Чистить мою одежду, приносить воду и мыть мои ноги, как раб? Вот тебе мой совет: поезжай в Рим, сделайся там ростовщиком - денег я тебе дам... Разбогатей и живи честно. Никто тебя не спросит, кем ты был... Люди будут целовать твои сандалии, богатый Варавва, дающий взаймы, благородный Варавва, переписывающий векселя, могущественный Варавва, держащий в своих руках целую династию из-за одной подписи...
Варавва смотрел на него, не понимая.
- Но может быть, ты хочешь стать другом яростного Петра и присоединиться к ученикам Назорея? - спросил Мельхиор.
- Только не другом Петра, - пылко возразил Варавва. - Он не убежден в своей вере... Да и другие ученики не лучше - они все покинули своего Учителя, хотя, будь я на их месте, я бы последовал за Назореем в самый мрачный ад, потому что Он...
- Бог, думаешь ты? - продолжил Мельхиор, останавливая на Варавве строгий, вопрошающий взгляд. Варавва выдержал его.
- Не знаю... - ответил он, глубоко вздохнув. - Когда я увидел Его впервые, Он действительно казался мне Богом, Потом сверхъестественная слава исчезла, и там, где изнуренный голодом и с болезненным воображением человек видел ангела, остался только смиренный Страдалец. А когда Он угасал, моя душа трепетала, я до самого конца надеялся, что Бог не может умереть! Теперь, если хочешь знать, я думаю, что Иисус - Человек несравненной красоты, твердого характера, достойный того, чтобы за Ним следовали, любили Его и служили Ему... Ведь если бы Он действительно был Богом, Он бы не умер!
Мельхиор подался вперед, с любопытством наблюдая за гостем.
- Знаешь ли ты, превосходный Варавва, что такое смерть? - спросил он. - Не нашел ли ты объяснения у тех философов, которых изучал?
- Все знают, что такое смерть, - ответил Варавва грустно. - Сердце останавливается, дыхание прекращается, свет меркнет, наступает безмолвие, и конец...
- Нет, не конец, а начало, - торжественно сказал Мельхиор, вставая с кресла. Глаза его загорелись восторгом. - Это все - предвестники рождения, а не смерти.
Темнота и безмолвие, говоришь ты? Нет! Ослепительный свет и чарующая музыка - чудный хор ангельских голосов, удивительные мелодии нежных арф. И неземные эти голоса спрашивают душу, только что покинувшую землю: 'Что несешь ты с собой? Какое послание? Прибавил ли ты тому миру хоть частицу счастья, мудрости, красоты?' А над всеми этими голосами возвысится голос Господа: 'Душа человека, что совершила ты на земле?' И на этот великий вопрос нужно дать правдивый ответ - ложью никому не отделаться.
- Это вера Египта? - робко спросил Варавва. Мельхиор посмотрел на него несколько свысока.
