- Скотина!
Резким движением жена выбила из его рук луняшку, ударила по лицу. Луняшка перелетел через балконные перила и неслышно исчез в пустоте.
Несколько мгновений он оцепенело разглядывал свои руки, потом перегнулся через перила, всматриваясь в кусты, растущие возле дома. Ни шороха, ни звука в лунном свете.
Он оттолкнул жену, бросился в комнату, оттуда выскочил в прихожую, ударившись коленом о стул, распахнул дверь и босиком помчался вниз, перепрыгивая через ступени.
Долго шарил в кустах под балконом, порезал ногу осколком стекла и нашел бельевую прищепку и кузов от игрушечного грузовика. На балконе громко и зло плакала жена. В доме загорались окна.
Он посмотрел на луну и побрел к подъезду.
- Надо милицию вызвать, - говорили вверху.
Отныне каждое полнолуние он уходит на кухню, включает свет, садится у стола и курит, курит... Жена грозится вызвать врачей, а он молчит и смотрит на голую стену'.
Не знаю. Мне не очень по душе 'научно-техническая' фантастика. Мне по душе вот такая фантастика. Даже вроде бы не фантастика, а что-то... В общем, не в терминах дело.
Эта фантастическая миниатюра вернула мне рабочее настроение, и поколебать его не могли ни насморк, ни головная боль. Первым делом я отнес рассказ в секретариат, заглянул на обратном пути в машбюро и авансом выдал несколько комплиментов Шурочке и Раисе Григорьевне. Потом, пользуясь тишиной, угнездившейся в комнате в отсутствии Цыгульского, с ходу написал четыре ответа на письма любителей фантастики и вообще постарался полностью реализовать первую часть знаменитого социалистического принципа 'от каждого - по способностям, каждому - по труду'. В результате своей активной деятельности бумажный айсберг на столе основательно подтаял. Состоялись у меня и полезные разговоры в отделе писем и в отделе информации, и телефонная дуэль с руководством комбайнового завода по поводу увеличения количества призов победителям задуманной мной викторины.
В итоге, вечером я возвращался домой с приятным ощущением не напрасно прожитого дня. 'Срывай день', - так, кажется, советовал Гораций? Это приятное ощущение не стерлось в длинной и нервной очереди за колбасой, и не пропало в толкотне за свежим хлебом. Я сохранил его до самого дома и легко взбежал на свой второй этаж, прижимая к боку полиэтиленовый пакет с гастрономической добычей. Дверь квартиры Рябчунов была распахнута настежь, в прихожей горел свет, на стуле, словно брошенный впопыхах, лежал женский плащ, свисая рукавами до пола, а из глубины квартиры доносились охающие рыдания Марины. Я, не мешкая, вошел в прихожую соседей, заглянул в комнату и обнаружил сидящую в кресле Марину с расплывшейся от слез косметикой на лице и стоящего у окна хмурого Бориса в распахнутой штормовке. Марина мяла в руке носовой платок, Борис курил и стряхивал пепел прямо на роскошный желто-красный полосатый палас. Я оглянулся. Дверь в Костину комнату тоже была распахнута настежь и там тоже горел свет, но Кости там, кажется, не было.
- Что случилось?
Плечи Марины затряслись от рыданий, а Борис, не глядя, ткнул окурок в горшок с кактусом, нервно дернул узел галстука и мрачно ответил:
- Костя пропал.
Я опустил пакет на пол и сел на диван.
- Когда?
- Вчера утром ушел в школу, потом, видимо, появился, сумка лежит. Борис мотнул головой в сторону Костиной комнаты. - Мы с Машей были на работе, пришли вечером...
- Мы уже и в милиции... - прорыдала Марина, с отчаянием глядя на меня. - Ни записки, нич-чего-о!..
- Вы с ним не ссорились? Не качали права, на психику не давили?
Борис растерянно пожал плечами.
- Вроде нет.
- Какая психика? - воскликнула Марина. - Мы и общались-то только за ужином. Он вечерами из комнаты своей не выходил, я на кухне, а Боря лабораторные всю неделю проверяет. Какая психика-а?..
Печально, когда плачет ребенок, но еще печальней - когда плачет женщина. Я вспомнил слова Ларисы о пассиях и чтении стихов в подъездах и высказал соответствующее предположение.
- Какая любовь? - с плачем воскликнула Марина. - Из комнаты ведь не выходил, какая любовь?..
- А у одноклассников не спрашивали? - продолжал допытываться я, стараясь выяснить как можно больше, прежде чем поделиться своей информацией.
Борис опять закурил, сунул обгоревшую спичку в карман штормовки.
- Был я сегодня в школе, говорил. И с учителями, и с ребятами. - Он устало потер лоб. - Ничего.
Я смотрел на растерянных соседей и размышлял. Марина едва заметно шевелила губами, словно неслышно шептала заклинания или молитву, словно неслышно взывала к кому-то... К заступнице- троеручице? 'Ты спаси меня, Царица-свет Небесная! Сохрани меня, Микола многомилостивой!..' К милосердному Аллаху? К Буддам и бодхисатвам, сострадательным, всеведущим, одаренным пятью родами зрения, любящим покровителям всех живых существ?.. 'О Будды и бодхисатвы, да не умалится могущество вашего сострадания к нему. Охватите его милостью своей, не дайте живому существу попасть во власть злой кармы...'
Почему уходят из дома подрастающие дети? Из года в год, с давних времен. Тяга к странствиям, неразделенная первая любовь, сложности с друзьями, раздоры в семье... В четырнадцать лет я разругался с мамой, чем-то (не помню уже чем) обидевшей меня, и октябрьским днем навсегда оставил дом. Весь день бродил по городу, замышлял даже уплыть на катере в родной пионерский лагерь, но не уплыл, а ночевал на ящиках в подвале пятиэтажки у вокзала, дрожа от холода и до тошноты накурившись собранными на трамвайной остановке окурками, злой и упрямый... А если и Костя шел ночевать в какой-нибудь подвал? Но ведь не было раздоров, не давили на психику... Или у каждого в шкафу свой скелет?
В конце концов, думал я, что мы, взрослые, знаем о мире подростков, о законах этого мира, которые, возможно, кажутся нам нелепыми, но для них, подростков, являются такими же непреложными, как для нас законы Ньютона? Да, я тоже сам был подростком и, кажется, не так уж давно, и помнил законы, по которым мы жили тогда - но меняются поколения, и вместе с ними меняются законы. Может быть, я ошибаюсь - и хорошо, если ошибаюсь, но, по-моему, сверстники Кости более жестоки, чем были мы в их возрасте, и развлечения у них куда похлеще наших.
'А ведь Косте могли 'включить счетчик', - подумал я в тяжелой тишине прокуренной комнаты, переполненной отчаянием. Меня уже тоже начинало разбирать, я тонул в этом отчаянии. - Вполне могли'.
Знаете, что это такое? В наше время все было проще и... милосерднее, что ли, хотя вряд ли уместно здесь это слово. Тебя, идущего из кино или от одноклассника, встречала в сквере или на пустыре компания удальцов из чужого района, предлагала попрыгать на месте и, определив по звону наличие мелочи в карманах, ненавязчиво советовала поделиться. И все. Никаких угроз или оскорблений. И забирали не подчистую, а оставляли последний гривенник. А то и два. Подленький, конечно, был приемчик, и далеко не все им пользовались, но у нового поколения приемчики стали подлее. Итак, 'включение счетчика'. Опять же компанией встретить одного. Потребовать деньги. С угрозами. И не спасает, даже если нет у тебя денег или отдашь ты их этой компании. Тут суть в другом. Они заявят, что нужны еще деньги. Скажем, рубль. Дадут тебе день на поиск этого рубля. И предупредят: включаем счетчик. С этой минуты за каждый час будет набегать двугривенный. Встретиться с тобой условятся завтра на этом же пустыре. Но завтра не появятся. И послезавтра тоже. А через неделю, когда ты уже успокоишься, сами найдут тебя. И потребуют по счетчику.
Как вам приемчик? Нет, до такого мы в наше время не додумались. Просто не могли додуматься. Не заплативший 'по счетчику' - а где взять такие деньги? - должен выполнить любое условие этих ухарей. Лю- бо-е. Согласиться на все. Иначе...
Я еще немного подумал и решил не распространяться насчет 'счетчика'. И не предполагать чего-то другого, гораздо худшего. Они были уже на грани. Я просто сказал, когда и где видел Костю.
Их реакция последовала незамедлительно.
