из глубины времен идущий призыв так и остался гласом вопиющего в пустыне. Что мы знаем о себе? Почти ничего. И вот он, финал. Не знаем и не узнаем. Теперь уже - никогда.
А ведь говорил же, говорил Блаженный Августин о том, что удивляются люди высоте гор и огромным волнам морским, и величайшим водопадам, и безбрежности океана, и течению звезд - но не обращают внимания на себя самих...
Люди... А знает ли сам океан, что значит для него этот вот обломок, похожий на полуразрушенный древний город? Или и он тоже - в неведении?..
Впрочем, ни к чему мне уже были все эти размышления.
Опустив вертолет на костяную поверхность мимоида у самой кромки берега, я откинул колпак и выбрался наружу. Я вновь проделывал то же самое, что уже делал на этом берегу. Тонкая, дырявая, как решето плита возвышалась в нескольких шагах от меня, врезаясь в светлеющее небо зубчатой вершиной. Какое-то неведомое чувство влекло меня к широкой щели, наискось делившей эту бугристую стену. Тогда, в тот раз, я вскарабкался на выступ, чтобы как следует рассмотреть весь скелетоподобный пейзаж. Сейчас я не намерен был никуда взбираться. Я и сам не знал, что мне нужно здесь, на этом древнем обломке.
Щель распахнулась передо мной, уходя в глубину массива, и я увидел в нескольких шагах от себя, у входа в овальную галерею, лежащее тело, облаченное в обычный скафандр, какими была укомплектована Станция.
Человек лежал на боку, подтянув согнутые ноги к животу и сложив руки под головой. Он мог бы показаться спящим, если бы не лицо, которое было хорошо видно с того места, где я стоял. Прозрачный шлем был откинут на спину и ничто не мешало мне рассмотреть это лицо.
Хватаясь рукой за стенку и спотыкаясь, я подошел к мертвецу и опустился на колени рядом с ним. Не то чтобы я хотел это сделать - просто ноги не держали меня.
Я знал этого человека. Этим человеком был я.
Бесконечно долго сидел я возле неподвижного тела, глядя в собственное мертвое лицо. Я был уверен, что знаю, как и почему произошло все это тогда, в тот день, когда он... я... оставив Снаута на взлетной площадке, повел вертолет к мимоиду, плывущему под ударами черных мускулов океана. Он... я... решил не тешить себя верой и ожиданием. И просто снял шлем.
Но кем же тогда был я, сидящий у мертвого тела?
Я чувствовал, что навсегда теряюсь в холодной пустоте. Пустота грозила вот-вот растворить меня, и я торопливо расстегнул крепления правой рукавицы скафандра и с силой провел тыльной стороной ладони по острому наросту на стене. Боль была резкой, кровь заструилась по руке, стекая на желтую твердь мимоида. Я ждал.
И дождался знакомой картины: сначала мой глубокий порез затянулся новой розовой кожей, а потом шрам исчез. Осталась только засохшая кровь.
'Регенерируют с необыкновенной скоростью, прямо на глазах', - так говорил Снаут о 'существах F'...
Я знал, как это случилось. Моя энцефалограмма. Он, этот черный исполин, создал копию того, кто лежал здесь, у изрешеченной отверстиями стены. Создал после того, как Крис Кельвин, отбросив веру и ожидание, ушел из жизни.
Тяжело поднявшись, я повернулся и побрел назад, к выходу из щели.
Остановился на берегу, у вертолета, и обвел глазами пространство, заполненное тем, кого человечество изучало десятки лет; с кем пыталось вступить в Контакт. И по воле кого должно было закончить свое существование.
Я не ощущал себя 'гостем'. Я был человеком. Всего лишь человеком, не более.
Мерно катились черные волны. Возможно, это был совсем другой, виртуальный мир, созданный океаном. А возможно, все это просто виделось мне, тому Кельвину, который снял шлем и дышал сейчас ядовитой атмосферой Соляриса, медленно уходя из жизни. Я знал, что мне никогда не откроется истина. Мне суждено было отныне стоять на этом берегу, стоять, окруженному сверкающим жидким гигантом. Стоять в ожидании новых жестоких чудес.
Я ни во что не верил. Мне не дано было знать, продолжается ли время этих жестоких чудес... 1999 г.
