Карраганта — старшего брата ушедшего альда Ламерада. Теперешнего мужа альдетты Мальдианы, вдовы Ламерада. Отчима Аленора, через год после ухода брата взявшего в жены Мальдиану, а в день совершеннолетия Аленора отдавшего ему свой замок в соседней долине, за Змеей-рекой, один из тех замков, что остались на острове Мери с давних-предавних времен, когда все чаще начали вторгаться сюда, переправляясь через пролив на своих широких кораблях с багровыми парусами, завоеватели-орры.
Альд Каррагант сообщал в письме, доставленном птицей-вестником, что после сильных ливней оползнем накрыло единственную дорогу, соединяющую с внешним миром горное владение его старого друга, у которого альд гостил, проводя время в охоте на свирепых снежных барсов. Альд выражал сожаление, что не может преклонить колени у гроба брата в этот печальный месяц. Альд заверял, что молится за брата там, в горном владении на континенте, и что при первой же возможности вернется домой (а путь от Грозных гор был неблизкий). Альд просил сообщить главному турнирному трубачу в Имме, чтобы на него, Карраганта, не очень рассчитывали на ближайшем турнире Звездных Мечей, потому что он вряд ли сможет до начала турнира выбраться из своего неожиданного заточения.
Альдетта Мальдиана сообщила о послании альда Карраганта во время завтрака, когда все домашние собрались в малой трапезной. В ее красивых серых глазах таилась боль, и Аленор догадывался о причине этой боли: из разговоров домочадцев он знал, что не очень-то верят они в то, что участившиеся отлучки альда Карраганта на континент связаны с посещением старых друзей. Не к старым друзьям ездил альд, и не ради охоты, хотя и привозил звериные шкуры… Да и раздражительность отчима, его внезапные приступы ярости и участившиеся ссоры с альдеттой Мальдианой тоже о чем-то говорили.
Аленор не считал себя вправе судить о поступках матери, спустя год после смерти мужа согласившейся разделить ложе с альдом Каррагантом. Он никогда не заводил разговоры на эту тему — да и, в общем-то, жил в своем особом мире, мире неясных юношеских мечтаний, куда не допускал никого, даже близких друзей; ему вполне хватало собственного мира, не имевшего пока точек соприкосновения с мирами других живущих.
Альдетта Мальдиана бесцветным ломким голосом известила домашних о послании альда Карраганта, опустила глаза и склонилась над тарелкой, ловко поставленной перед ней неслышным проворным глонном. Аленор увидел, как после этих слов поджала губы сухонькая альдетта Агиланта, его бабушка, мать его матери; как переглянулись дядя матери, весельчак и шутник альд Фалигот и чопорная тетка отца альдетта Жанессилья; как нахмурила выщипанные накрашенные брови альдетта Радлисса — мать альда Карраганта; как вздернул голову и выставил перед собой вилку отец Карраганта альд Беонаст; как робко повела плечом всегда молчаливая и грустная кузина Элиния… В полной тишине все принялись за еду и только потом, когда уже принесли горячий зеленый напиток, альд Фалигот с усмешкой сказал в пространство: «Что-то расползались, однако, оползни. Приползет вот такой — и не уползешь от него, враз доползаешься». Шутка у него явно не получилась, никто не улыбнулся в ответ и Фалигот принялся с излишним усердием дуть на горячий напиток, обхватив бокал обеими руками.
А после завтрака Аленор оседлал коня и направился прямо навстречу еще не успевшему разогреться солнцу, в город Имм, где надлежало ему предупредить главного турнирного трубача турнира Звездных Мечей о том, что нужно искать замену альду Карраганту. Конь резво бежал по утренней прохладе, в спину дул попутный ветерок — и еще задолго до полудня юноша добрался до города. Попетляв по старинным центральным улицам, он отыскал дом трубача и передал просьбу отчима. Задерживаться там особо не стал и от приглашения к столу отказался; посидел из вежливости на террасе вместе с хозяином, выпив за короткой беседой бокал темного, с приятной горчинкой, пива, и откланялся. Оставив коня пастись на Конских лугах, побродил немного по городу, заглянул в Оружейный клуб — узнать последние новости. А проходя мимо торжища, вспомнил просьбу альда Фалигота и свернул к длинным торговым рядам; дядя матери любил, сидя за книгой в садовой беседке, нюхать табак, но не всякий табак, а только черный илонский, без примесей, от запаха которого шарахались кони и глаза вылезали на лоб — насчет глаз Аленор знал точно, потому что как-то раз угостился у родственника. И больше уже не решался пробовать.
После довольно долгих поисков молодой альд, наконец, нашел то, что должно было наверняка устроить придирчивого в этом вопросе весельчака Фалигота, и начал проталкиваться к выходу, придерживая меч, который в этой кутерьме запросто могли ненароком оторвать вместе с ножнами. Рассудив, что он быстрее выберется с торжища, если пойдет кружым путем, в обход толпы, юноша свернул к рядам менял и направился вдоль забора, где лохматыми клубками грелись на солнце беззлобные собаки. Обходя пятнистую мерийскую палатку, он услышал громкую ругань. На скамейке у палатки были разложены пучки высушенных трав, стояли мелкие разноцветные блюдечки с разными семенами и небольшие узкие сосуды с целебными смесями. На высокой подушке у скамьи сидела молодая мерийка в традиционном черном платке, скрывающем волосы и завязанном на затылке, и длинном черном платье; на груди ее тепло сияло на солнце ожерелье из крупных лазурных камней, и это значило, что мерийка здешняя, иммская, а не пришедшая откуда-нибудь из Мелковолья или с Пустынного берега. Из палатки высовывалась чумазая от синих ягод девчушка, тоже черноглазая и тоже в черном наряде, и с ожерельем поменьше. Она испуганно таращилась на плечистого приземистого орра, увешанного кинжалами чуть ли не с ног до головы и смахивающего на разукрашенный куст праздника весеннего равноденствия, который с песнями и плясками пускают вниз по реке переселенцы-доляне. Орр то ли не отошел еще после вчерашнего, то ли успел набраться с утра. Он тряс бритой наголо, исцарапанной на макушке головой, грозил кулаком сидящей напротив с каменным лицом мерийке и, покачиваясь, поносил ее на чем свет стоит.
— Такие вот, как ты, так и норовят всучить всякую гадость! — вопил орр.
— Что ты мне говорила вчера, проклятая? Я просил у тебя средство от изжоги, а ты мне что подсунула? Весь вечер промаялся животом от твоего снадобья, а сегодня изжога еще сильней! Решила посмеяться над Кронком Пять кинжалов? Или отравить меня вздумала? Отвечай немедленно!
— Если ты вчера запивал вином снадобье от изжоги, то немудрено, что у тебя схватило живот, — невозмутимо ответила мерийка, но Аленор заметил, что она побаивается разгневанного, крепко нетрезвого орра. — Меня не было здесь вчера, я только сегодня на рассвете поставила палатку. Иди своей дорогой, не цепляйся ко мне. Всякое снадобье надо…
— Ты еще препираешься, проклятая! — не дослушав ее, взревел распалившийся орр, выкатив глаза и хватаясь за кинжал. — Вместо того, чтобы признаться в подлом умысле!
Мерийка побледнела. Девчушка испуганно втянула голову в плечи и замерла во входном проеме палатки, сидя на корточках и не сводя блестящих, полных слез глаз с вошедшего в раж орра. Толпе не было никакого дела до этой стычки и только Аленор остановился неподалеку и наблюдал за происходящим.
— Пусть твои снадобья жрут собаки! — выкрикнул орр, с силой пнул скамейку с травами и семенами и принялся топтать и месить сапогами посыпавшиеся на утрамбованную землю снадобья, ожесточенно приговаривая: — Сама теперь жри! Сама теперь жри свою отраву! Сама! Сама!
У еще больше побледневшей мерийки сузились глаза. Не вставая с подушки, она беспомощно огляделась. Девочка в палатке уткнулась лицом в колени и тихо заплакала; ее острые плечики затряслись, словно она оказалась на лютом морозе. Посетители торжища обходили стороной разбушевавшегося вооруженного орра — убить-то, конечно, не убьет, но порезать спьяну может.
Два года назад, в Мелководье, Аленору доводилось встречаться с мерийками
— собирательницами трав. На каменистой равнине его конь, оступившись, до кости рассек ногу. Рана загноилась и уже не конь вез Аленора, а Аленор вел коня — и если бы не мерийки, пришлось бы юноше пешком шагать по безлюдным просторам и тоскливым болотам Мелководья. Аленор знал, сколько труда и времени тратят мерийки на то, чтобы разыскать нужные растения, обработать их и приготовить целебные снадобья.
Когда встревоженный взгляд мерийки остановился на нем, юноша решительно шагнул к опрокинутой скамейке и крепко схватил за плечо бритоголового орра, под подошвами которого хрустели раздавленные блюдца. Впрочем, юноша вмешался бы, даже если бы и не знал, как достаются мерийкам их снадобья.
— Эй ты, Три Кинжала, отвлекись-ка на минуту, — резко сказал он, рывком поворачивая к себе пошатнувшегося скандалиста.
Орр затуманенными глазами уставился на юношу, пытаясь сообразить, кто же это посмел помешать излиянию его справедливого гнева.
— Я Кронк Пять кинжалов, — с вызовом сказал он, стряхнув с плеча руку Аленора и багровея еще больше. — Пять, а не три! Понял, молокосос? Что, не терпится схлопотать дюжину оплеух?
