и бросился к столу с остатками недавней трапезы. Ополоснул бокал вином из кувшина, вновь наполнил его.
Девушка сделала несколько глотков, вздохнула и широко открыла блестящие темные глаза. Он присел на край кровати. Заныло сердце, холодок пробежал по спине. Так когда-то смотрела Инейя...
- Как тебя зовут?
Он замер в ожидании ответа, в ожидании чуда, он почти поверил в то, что вот-вот ее губы, шевельнувшись, произнесут то давнее незабываемое имя.
- Рения...
В груди Грона словно что-то оборвалось. Неумолимый взмах невидимого кинжала безжалостно разрезал последние нити, ведущие в прошлое. Не возвращаются исчезнувшие в огне. Или все-таки?..
- Кто тебя, Рения? Почему?
Девушка опустила ресницы, ответила прерывисто и тихо, почти шепотом:
- Не знаю... Напали на дороге, связали... Потом сюда... И ушли...
Грон скрипнул зубами, сжал кулаки. Что у вас вместо сердца, озерные метатели? Комок холодной донной тины. А вместо души у вас, мерзавцев, зловонная болотная гниль.
- Ты голодна, Рения?
Девушка отрицательно покачала головой. Щеки ее слегка порозовели от выпитого вина. Она лежала как-то скованно, словно ей было неудобно лежать, и почему-то больше не смотрела на Грона.
- У тебя что-то болит?
- Нет...
- Налить еще вина? Оно возвращает силы.
- Нет. - Рения закрыла глаза. - Мне ничего не надо.
Грон поднялся, медленно вернулся к столу, наполнил свой бокал. Сел на скамью под окном, посмотрел на девушку, чувствуя неровные удары собственного сердца. Черные волосы Рении рассыпались по подушке, черные волосы ее были - как тень от душистой густой листвы дерева бири в жаркий полдень, а лицо с черными дугами бровей - как давний-давний сон. Как сон о том, что ушло - и вернулось. Рения лежала, закрыв глаза, но Грону казалось, что она смотрит на него из-под неплотно сомкнутых век. Ему очень хотелось, чтобы она смотрела на него.
И опять тишина царила в комнате, и Грон отрешенно сидел у стены, и не было у него никаких желаний, и он был готов сидеть так - вечно, лишь бы рядом всегда находилась она, возрожденная, поднявшаяся, воплотившаяся из безмерной тоски погребального пепелища. Ради себя он сейчас не шевельнул бы и пальцем, но нужно было действовать ради безопасности той, что беспомощно лежала на кровати. Нужно было выяснить, наконец, где же метатели?
Грон неслышно пересек комнату, бросил последний взгляд на Рению она, кажется, спала - и, отодвинув засов, вышел в коридор. Нужно было найти выход, обязательно найти выход! Ему показалось, что вдали, за изгибом коридора, произошло какое-то быстрое неясное движение, словно кто-то отпрыгнул в сторону при звуке открывающейся двери. Грон постоял, прислушиваясь, готовый моментально пригнуться, увернуться от шелестящего в полете копья - но все было тихо. Он вновь, подтянувшись на руках, выглянул в окно. Хмурое небо навалилось на мощные башни, пытаясь вдавить их в землю; день угасал, как неумело разведенный костер. Все те же кони, все те же плащи. Озерные метатели, казалось, сгинули в угрюмых пустотах замка.
И словно в ответ на эти мысли Грона, из-за поворота донеслись голоса. Голоса были мужскими, грубыми, разговаривали несколько человек, но слов нельзя было разобрать. Голоса прерывались смехом, и смех этот Грон не раз слышал раньше. Так смеялись, разъезжая по дорогам, только озерные метатели.
Если бы Грон был один, он попытался бы, подкравшись, дать волю мечу, но за его спиной, в комнате, оставалась Рения, и он просто не имел права рисковать. Отныне его жизнь принадлежала не только ему.
'Ее нельзя оставлять одну, - подумал Грон, отступая к двери. - Нужно ждать ночи, и только потом...' Он вспомнил о Вальнуре Рае - Вальнур был бы сейчас очень кстати. Но Вальнура занесло неизвестно в какие края, и лучшее, что можно было сделать - это запереться в комнате и дождаться ночи. И оставалась еще одна надежда: рано или поздно метатели должны покинуть замок и отправиться дальше, за вином Асканты.
Голоса метателей стихли в отдалении.
Он попятился к приоткрытой двери, бесшумно задвинул засов и обернулся. На кровати никого не было. Рения стояла у стола и застывшими глазами смотрела на Грона, держа в руке изящную крышку кувшина. Грон залюбовался ее высокой темной фигурой, словно сошедшей с гобеленов, но тут же обеспокоенно шагнул к ней.
- Зачем ты встала? Хочешь пить? Я принес бы тебе.
- Нет-нет... уже все... - прошептала девушка и, опустив голову, медленно пошла назад. Ее пустой бокал по-прежнему стоял на полу у резной ножки кровати, сделанной в виде звериной лапы, там, где Грон оставил его.
'Она никак не может прийти в себя, - с сочувствием подумал вольный боец, провожая ее взглядом. - Мерзавцы, вы ответите за это!'
Рения легла на бок, обхватив себя руками и согнув колени, словно ей было холодно. Грон рванул завязки плаща, укрыл ее, с нежностью и состраданием глядя на утомленное лицо девушки.
- Нам нужно дождаться ночи, - виновато сказал он, словно не метатели, а именно он заставил ее страдать. - Эти выродки заперли двери, но я постараюсь найти выход.
Рения на мгновение распахнула глаза, как-то странно взглянула на Грона, и тут же уткнулась лицом в подушку.
- Не бойся меня, - мягко сказал вольный боец и почувствовал вдруг непреодолимое желание высказаться, поведать о себе, Гронгарде, сыне Гронгарда Странника, о той, чье тело сгорело в погребальном огне, о своем пути за вином Асканты.
Он присел на край кровати у ног Рении, зажал меч коленями и положил ладони на рукоять. Вздохнул и начал медленно говорить, роняя в тишину слова, чувствуя, как вновь надвигается из прошлого и охватывает его пережитая боль, ставшая со временем глуше, тупее - но не проходящая, никогда не проходящая, потому что такая боль может исчезнуть только вместе с жизнью...
- Ее звали Инейя. Я увидел ее в Абулене, за рекой Розовых Птиц, в уютном тенистом дворике возле дома у пруда. Кто-то из окна позвал ее: 'Инейя!' - и она вышла из-за деревьев, и я увидел ее. Инейя. Иней-я... Мы с отцом направлялись дальше, к кочевникам-луссиям, и только на день остановились в Абулене. Я увидел ее - и не поехал с отцом. Я, Гронгард, сын Гронгарда Странника, остался в Абулене, потому что увидел ее. Как только она вышла из-за деревьев, я понял: это идет навстречу моя судьба. Инейя. И-ней-я...
Он говорил и говорил, и снова погружался туда, в те невозвратимые времена, когда все вокруг было подобно огромным белым цветам, что раскрывают свои лепестки с появлением первых звезд и пахнут тонко и неповторимо. Рения, приподнявшись на локте, напряженно смотрела на него Грон чувствовал ее взгляд, - но когда он поворачивал к ней лицо, отводила глаза.
Такие длинные - и такие короткие дни. Нахлестывать коня, торопясь из Искалора в Абулену, подгонять паромщика на реке Розовых Птиц, ждать у пруда... И смотреть... И любоваться... И говорить...
Безумное время Черной Беды. Погребальный огонь. Долгие, долгие, долгие странствия, безнадежное серое небо над головой, равнодушное безотрадное небо с холодным солнцем - стертой монетой в чужой ладони. Другие города. Другие люди. Женщины. Но нигде, никто...
- Ты очень похожа на нее... Этого просто не может быть...
В черных глазах Рении застыли боль и отчаяние. Ее губы дрожали, словно девушка едва сдерживала рыдания.
'Хватит, - подумал Грон, до ломоты в скулах стискивая зубы. - Хватит скитаться по земле. Вернуться с вином Асканты и начать собирать надежных бойцов, чтобы эти мерзавцы не посмели больше никогда...'
- Успокойся, Рения, - мягко сказал он. - Я никому не позволю обижать тебя. Духи рассвета, как было бы хорошо, если бы люди никогда не обижали друг друга! Я отыщу вино Асканты, Рения, и постараюсь изменить этот мир, вот увидишь... Вопреки озерным метателям, вопреки кровавым кинжальщикам...
