наверх, открыл дверь и вздрогнул.
У окна спиной ко мне стоял мой старый капитан. Стоял, как всегда опустив руки по швам, важно откинув назад голову.
Этого не могло быть! Мой капитан умер несколько лет назад.
Но вот он повернулся и сказал шубенковским голосом:
— А, проснулся? Ну, здравствуй!
Шубенко! Только манеры да осанка у него нашего старика. Подошёл, тронул меня, как, бывало, капитан, за плечо и улыбнулся:
— Ну что, до Японии с нами?
— Конечно!
— А то давай и до Зеландии.
— Так я сначала в Америку!
Я стал объяснять свои планы, но Шубенко выглянул в окно и сказал рулевому:
— Пожалуйста, право помалу!
Я начал было снова, да кто-то окликнул его:
— Товарищ капитан!
Такое дело — отход! Не поговоришь.
Я вышел на мостик. В лицо ударил ветер и горстью сыпанула морось. Морская, пахучая, будто огуречный сок.
Из тьмы к нам приближалось освещённое судно — в порт входил какой-то теплоход. Видимо, издалека: люди — ночью-то! — толпились у бортов, привставали на носки, нетерпеливо вглядывались в родной город…
Я тоже посмотрел на берег. Далеко-далеко оставалась уже тонкая цепочка городских огней, всё уменьшалось голубое неоновое пятнышко — морской вокзал, и на самом верху крайней сопки качался, будто прощался, последний фонарь. Тут и у меня сердце защемило: когда-то я теперь вернусь!.
На баке командовал боцман, команда быстро сворачивала тросы.
Вот гуднул катер и отвалил в сторону. Вот за бортом проплыл маяк, послал нам луч напоследок.
«Чаленко» приподнялся, как пловец перед рывком. Совсем свежо напружинился ветер, могуче занесла нас волна.
И опять, как несколько лет назад, я почувствовал: вот она, палуба, под ногами; вокруг гудит ветер, а впереди — океан. Японское море.
ЖИВ ШУБЕНКО!
Пока мы выходили из залива, я поглядывал на капитана и думал: «Да, переменился Шубенко. Этот уже пачангу не спляшет и прыгать через десять ступенек не станет».
Но вот утром захлопали на судне двери, запахло мылом, зубным порошком.
Схватил я ведро, тряпку и стал протирать в каюте палубу, как вдруг промчался мимо меня Бойс — с тапкой в зубах. Урчит, головой мотает. А за ним Шубенко! Смуглый, как когда-то на Кубе. Кричит:
— Дог-гоню р-разбойника! — А сам смеётся: — Дочкин подарок внимания требует, веселье любит!
Тут и мне веселей стало: это уже похоже на прежнего Шубенко. А что на мостике держится солидно, так что ж… Всё правильно: капитан!
«КОНИЧИВА!»
Шли мы быстро.
Сначала штормило. На палубу то и дело шипя накатывалась вода, и Бойс, сидя на капитанском стуле у окна, сердито рычал на каждую приближающуюся волну.
— Так её, так! — весело приговаривал Шубенко.
А как-то в полдень потрепал Бойса по загривку и похвалил:
— Ну, молодец, пёс! Море успокоил!
Море стало ясным, зелёным. За бортом прозрачными парашютами заиграли медузы, потом, распустив щупальца, прошла какая-то большая, коричневая — из южных вод.
Кто-то вдруг крикнул:
— Ты смотри! Вот идут! Хоть беги по ним, как по мосткам!
Это за бортом широкими лбами вспарывали воду дельфины. Один наверное, вожак — шёл впереди. И, отталкиваясь от упругой синей воды, как гимнасты на батуте, за ним прыгали остальные.
— Хороши! — сказал Шубенко.
Вожак сделал стойку и пошёл по воде на самом кончике хвоста.
На палубе собралась вся команда.
Выбежал старпом проверить, не разгулялись ли где брёвна, остановился.
Вышла дневальная вытряхнуть скатерть, да так у борта и замерла.
Натирал матросик у мачты стальные тросы тиром, чтоб не ржавели, оглянулся; руки-то продолжают работать, скользят по тросу вверх-вниз, а сам смотрит.
Такое уж дело — дельфины!
— Молодцы! Прямо к Японии тянут! — определил Шу-бенко.
Вечером сели мы в кают-компании ужинать. Кто-то спохватился:
— Братцы, во Владивостоке-то сейчас футбольный матч! «Луч» играет! Вот бы посмотреть по телеку. Да не достанет, наверное…
Я подошёл к телевизору, повернул выключатель — по экрану побежали быстрые полосы, затем отпечатались вдруг белые, острые знаки, иероглифы, появилось женское лицо. Женщина улыбнулась и сказала:
— Коничива!
Капитан кивнул ей в ответ: «Здравствуйте!» — и повернулся ко мне:
— Ну, вот тебе и Япония!
ПОПРАВКИ В ГЕОГРАФИИ
Я старался рассмотреть японский берег в бинокль. И неожиданно увидел впереди какое-то странное волнение воды.
Прямо поперёк моря текла зелёная широкая река. Волны ее поднимались, приплясывали и друг за дружкой напористо шли к северу.
Я протянул бинокль штурману. Он скользнул по горизонту взглядом и сказал:
— Так это же Куросиво, тёплое течение.
Странно! Сколько раз бывал здесь, а Куросиво, про которое отвечал ещё в школе на уроке, увидел впервые!
Я скомкал лист бумаги, бросил вниз, и он, покачиваясь, быстро побежал в сторону от нас. По знаменитому тёплому течению.
Между тем впереди на острове забелел уютный маячок, потянулись навстречу старые рыбацкие шхунки. На рубках у них чернели иероглифы. На бечёвках, как флажки, трепыхались сушёные каракатицы.
Вокруг запахло рыбой, брезентом и резиной от рыбацких сапог.
Шубенко вышел покурить, посмотрел на берег и покачал головой:
— Ну японцы. Опять меняют географию! Снова вноси поправку в лоции.
Я сначала не понял, а присмотрелся к берегу и не стал спрашивать почему. И так видно.
Стоит у берега земснаряд. Всасывает насосом песок с морского дна и намывает к острову. К старому
