женщина, сразу и огорчаясь и радуясь.
- Не потеряли, - сказал на это Иван.
- А что же?
- Посадили. И поливали, чтобы вырастить другие, себе для игры. Определенно так. Ключи лежали на дне борозды, рядом с картошкой, даже поглубже. Оброненные не могли забраться туда.
Начали вспоминать, как потерялись ключи, как вели себя медвежата в это время. Они явно удивились открытию, что из одного клубня вырастает картофельная гроздь, после заметно сильней стали поливать картофель и настойчивей рваться в огород дергать ботву. Все было за то, что медвежата пробовали вырастить новые ключи. Не хватало только слов рассказать об этом хозяину.
Иван целовал медвежат в недоуменные мордашки, похвалил: 'Молодцы, сто раз молодцы, ребята!' - и отдал им ключи. Медвежата почему-то не обрадовались.
Тогда Иван вычистил ключи, они стали светлы и звонки, как прежде, и медвежата пришли в восторг.
В тот год началась первая мировая война. Ивана забрали в армию. Он хотел было продать медвежат, но жена отговорила:
- Продать успеется, это я и без тебя сумею.
Медвежата быстро росли и менялись. Один все сильней склонялся к пляскам и вывертам, к звяку и бряку, ко всему блестящему и звенящему. Другой полюбил помогать хозяйке: переносить воду, помои, солому, сено и особенно ломать в лесу сушняк на дрова. Там он показал себя богатырем.
Война затянулась, народ беднел. Жена Уздякова впала в нужду и продала медведя-артиста в бродячий цирк. Домовитый же так наловчился помогать ей, что вполне оправдывал свое пропитание. А других расходов на него не было он не одевался, не обувался, не пропивал, не прокуривал.
Об артисте не было никакой весточки Уздяковым, вскормившим и обучившим его искусству увеселения. Хозяин цирка все не находил времени написать им, а сам артист не успел одолеть грамоту, хотя один из цирковых работников старательно учил его этому. Медведь что-то уже мог писать мелом на тротуаре, тросточкой по земле, лапами по воздуху, но никто, даже учитель, не могли прочитать этого. Грамота была какая-то дочеловеческая.
Иван Уздяков служил в санитарном поезде. Работа была тяжкая и душе, и телу, вся жизнь среди болеющих и умирающих, вся шепотком либо совсем молчком. Иван тосковал и отводил душу только в редкие моменты, когда поезд делал вынужденные остановки. Тогда Иван брал гармонь, которую возил с собой, уходил от поезда в сторонку и давал концерт иногда случайным слушателям, а иногда только одному себе.
Однажды такая остановка случилась ночью, среди леса. Возле насыпи горел костерок, вокруг него сидели люди. Иван вышел к ним с гармошкой. Оказались беженцы из фронтовой полосы, уходившие от врага по-цыгански, на колесах.
- Сыграй! - стали просить они Ивана.
Вряд ли сумею угодить вам, - посомневался он.
- Почему?
- Я могу только плясовое, - пошутил Иван.
- Валяй, сойдет всякое. Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет. А мы не плясали с того дня, как зачалась военная катавасия.
Для начала Иван сыграл 'Последний нонешний денечек'. Это пришлось беженцам по душе, ударило их по сердцу. Ивану подпевали, кое-кто даже со слезой. За 'Денечком' он играл 'По диким степям Забайкалья', а потом перешел на плясовое. Нашлись охотники потопать ногами, похлопать ладошами у костра вокруг Ивана взвихрился удалой хоровод.
И вдруг весь хоровод ахнул, рассыпался, хлынул от костра в темноту, а из темноты на свет к Ивану подскочил большущий медведь и начал семенить, топотать перед ним быстро умелыми лапами.
На секунду Иван растерялся, сделал гармонью фальшивый аккорд, но в следующую вполне овладел собой и продолжал играть. В медведе, увешанном по груди и брюху металлическими бляшками, как генерал медалями и орденами, он узнал своего Ключника, проданного в цирк. Узнал Ивана и медведь. На радостях они выдали беженцам, может быть, свой лучший концерт; плясали и парой, и по очереди, и в обнимку, кувыркались вроде разыгравшихся котят. Вокруг спокойно стояли беженцы, они знали, что недалечко случилось крушение товарника, среди прочих пострадал вагон, где ехали цирковые звери, они разбежались, их ищут, хозяин особенно горюет о медведе. Пока Иван с медведем давали представление, кто-то из шустрых беженцев сообщил хозяину цирка, что медведь нашелся.
К утру все уладилось: дорогу освободили, цирку дали крепкий вагон. Иван и медведь распрощались, теперь уже навсегда.
МЕДВЕЖЬЯ ЛЮБОВЬ
Это случилось в лесах Вятского края на строительстве дороги. В карьер, где брали песок, забежал маленький-маленький медвежонок. На нем еще не успела вырасти шерсть, был еще только серовато-бурый первородный пух.
Один из коновозчиков поймал медвежонка и решил отвезти на главную базу в нескольких километрах от карьера. Отвезти, как барана, рядом с собой, в таратайке. Но звереныш сильно рвался убежать, пускал в ход зубы и когти. Тогда рабочий привязал его к таратайке, как водят взрослый скот. Медвежонок рычал, скулил, упирался, бороздил лапами песчаную насыпь дороги. На базе рабочий привязал его крепким ремнем к деревянной стенке кухни, сам пошел к кухарке попросить для зверенка еды.
Сбегались люди, грудились у кухни, разглядывали медвежонка, гадали, сколько ему времени - месяц, два, три, обсуждали, чем кормить его. Постепенно разгорелся спор.
В самый разгар спора вдруг раздалось визгливо-надсадное, режущее уши:
- Кар-ра-уул! Спасите! Бегите! Медведица... ма-атка...
Все повернулись на этот крик. Кричала кухарка, остолбенело стоявшая на довольно высоком крыльце кухни и мотавшая головой в сторону ворот. А там, в воротах, свирепо ломала калитку огромная лохматая медведица. По незнанию человеческих порядков толкала ее в ту сторону, куда она не открывалась, а закрывалась. Выломав калитку, она шагнула во двор на задних лапах, готовая драться со всем миром. Но драться было не с кем, все разбегались кто куда. Даже конь и таратайка, с которыми приехал медвежонок, прыснули на жердяную изгородь. Конь перемахнул через нее, а таратайка ударилась, запуталась и сломалась.
Быстро оглядев опустелый двор, медведица подбежала к своему дитенку, понюхала, полизала его и остановилась над ним так, как делала при кормежке. Дитенок жадно припал к матери. Все время, пока он сосал, матка поводила головой, оглядывая двор, и беззвучно, но грозно щерила зубастую пасть предупреждала, что ждет того, кто вздумает тронуть ее. И тронуть никто не решился.
Накормив дитенка, медведица толкнула его мордой, что значило: пошли! Он сделал шага два, затем его остановила привязь. Медведица зло схватила ее зубами, мотнула головой, и ременная привязь лопнула, как нитка.
Медвежонок впереди, по-ребячьи беспечно косолапя, матка за ним, настороженно оглядываясь, неторопливо пересекли залитый солнцем двор и скрылись в лесу. Перетрусившие люди начали выползать из своих убежищ, снова собираться у кухни.
Рабочий, привезший медвежонка, сказал:
- Упустили. Надо было стрелять.
- Кого? - спросила кухарка.
- Известно, матку. В ней двадцать пудов мяса да шкура.
- Дурак, только и знаешь, - сердито отрезала кухарка.
- А тебе что надо? Что позабыл я?
- Любовь.
- Каку любовь?!
- Медвежью, материнскую.
- Да ты рехнулась, нашла у медведя любовь. Он же - зверь, кровожадный.
- Материнская любовь везде есть, везде одинакова, не страшится ни ружья, ни батожья, ни самой смертушки. Да что с тобой разговаривать! Кухарка окинула рабочего осуждающим взглядом, словно запущенного непростимо, и ушла в кухню. Там она еще поворчала: - Медведь - зверь. А ты кто? Сперва отнял дитю у матери, потом самое ее хотел стрелять.
- Ну, разошлась, дура баба, - рабочий махнул на нее рукой и занялся поломанной таратайкой.
МЕДВЕДЬ-ПАХАРЬ
Я ехал из Калуги в Москву поездом местного сообщения. В купе со мной
