После этого новое странное ощущение стала испытывать Мария - ощущение того, что незнакомый, явно образованный вымогатель с диктофоном не больше не меньше, как её друг, а Блинов - это враг. Так получилось, что теперь она молилась за успех похитителей, а вот муж... Еще неизвестно, как он себя поведет.
И чем дольше тянулся второй этап неизвестности, тем больше Мария приходила к мысли, что её супруг, Блинов Леонид Евгеньевич, не будет её выкупать. Заявит в милицию и успокоится.
В этом её убеждал весь последний год их совместной жизни. Да и раньше-то, собственно, у них никогда не было ни любви, ни настоящей привязанности друг к другу.
До этого заточения она ни на минуту не сомневалась, что основная причина семейного разлада в тяжелом, отвратительном характере Блинова. Но теперь, когда у неё появилось более чем достаточно времени поразмыслить о своей незадавшейся жизни, и тем более на этом пороге незнания, что тебя ждет впереди - не исключено, что и худшее, - она старалась со всей откровенностью взглянуть на свое прошлое. Безжалостный анализ неизбежно приводил к безжалостному ответу: изначально она сама во всем виновата.
Не будь того января, думала она, не уговори отец поехать всей семьей с лыжами за город, и все, буквально все, было бы у неё по-другому. Хотя кто знает, лучше ли, хуже ли, но подругому. Теперь Марии казалось, что лучше, а случись все иначе, где бы она сейчас находилась? В нищей сторожке поэта Отраднова? А может быть, её вообще не было бы на свете?
Представлять свою жизнь в сослагательном наклонении - в этом обнаружилось вдруг бесконечное удовольствие. Бесконечное число комбинаций, как в шахматах. Не поменяй родители квартиру, она пошла бы в другую школу, поступила бы в другой вуз, не влюбилась бы в талантливого, но безвольного студента, растила бы мальчика или девочку...
Глава 5
Пропусти они тогда ту электричку... Или сели бы в другой вагон - и все... Но тот же отец всех потянул за собой, и они сели именно в четвертый вагон.
- Он не трясется, - сказал довольный отец, - а третий - моторный, он и гудит, и трясется.
- Вечером гудит, - сказала остроумная мама, - а утром трясется.
За окном бежал зимний торжественный лес... И тут Маше показалось, что на неё кто-то пристально смотрит. Она оторвалась от окна. Нет, никто на неё не глядел, но наискосок, через купе, сидел старый товарищ отца, когда-то часто бывавший в их доме.
- Дядя Игорь, вы это или не вы? - спросила она, подойдя.
Отрадное недоуменно повернулся, рядом стояла какая-то девчонка, лет эдак семнадцати, одетая в балахонистый модный спортивный костюм, и улыбалась.
- Вы или не вы, дядя Игорь? - Удивительные у девчонки были глаза, и ум в них светился, и детская радость одновременно.
- Я, - несколько растерянно ответил Отраднов.
- Не узнаете меня?
- Не узнаю, - признался Отраднов, откровенно любуясь внешностью белокурого ангела, пытаясь припомнить, кто это и откуда.
- Вот и родители, - сказала девчонка, - я им говорю: это же дядя Игорь сидит, с термосом, а мать мне говорит: какой же это Игорь, когда без усов? Так сбрил, я им говорю! Я ж Маша, дядя Игорь! - воскликнула девчонка, видя в глазах Отраднова бесплодную работу памяти. - Мария-вторая!
- Машка! - ахнул Игорь Иванович, пораженно откинувшись к окну. - Ну, время!
И он тут же был подхвачен Марией-второй и вместе с вещами был препровожден в компанию своих старых добрых друзей, с которыми, правда, не виделся многие годы. Были, естественно, восклицания: 'Маша!
Олег!' - 'Боже мой, Игорь, ты ли это?' - 'Игоряха! Черт пропащий!'
- Неужели это ваша Мария-вторая? - Игорь Иванович в самом деле не верил своим глазам. - Да ведь она только что... Да сколько же мы не виделись?
Стали вспоминать, подсчитывать, зацепка нашлась: Новый год тогда вместе праздновали, а к празднику был 'подарочек', войска наши в Афганистан вошли.
- Да, - сказала Мария-старшая, - хороши друзья. По десять лет не встречаемся.
- Ужас, - согласился Игорь Иванович и снова взглянул на Мариювторую. Сколько ж тебе тогда было?
- У меня очень просто. Я же юбилейная, ровно на сто лет моложе Ленина.
- Юбилейная, - зачарованно повторил Отраднов. - А помнишь, я тебе сказки рассказывал?
- Помню, конечно. - Девушка отчего-то вздохнула. - А некоторые ваши стихи я наизусть помню.
И толстокожие родители тут же потребовали: почитай, почитай!
- Не могу, - сморщив нос, сказала Мария-вторая. - Сейчас не прозвучит.
'Умница', - окончательно растаял Игорь Иванович.
Поговорив, посмеявшись над тем, что чужие дети быстро растут, перешли к теме: 'Кто теперь кто'.
- Ну, супермен, докладывай, - обратился Отраднов к Олегу. - Небось давным-давно кандидат, начальник большой? Все там же?
- Там же, - ответил загорелый, несмотря на январь, Олег. - В нашей же фирме. - И он присвистнул, изобразив мощной, жилистой рукой взлет самолета. Докторскую недавно дожал. Да ладно. Как ты-то, черт рисковый? Это ж надо, бросить такую работу! Но, судя по твоему цветущему виду... Да ты помолодел за эти десять лет, честное слово!
- Правда, правда, помолодел, - подтвердила жена Олега. - Больше тридцати и не дашь.
Игорь Иванович благодарно взглянул на нее, отметив автоматически какую-то настороженность в её взгляде.
- Помолодеешь тут, - отмахнулся он, хотя хорошо знал, что с тех пор, как поселился в дачном поселке и перестал мотаться по буфетам Дома литераторов, стал выглядеть очень даже неплохо.
- Ты как? - спросил он Мариюстаршую.
- А-а, - теперь она отмахнулась. - Сижу в одной хитрой конторе, платят мало, но прикипела, свободного времени много.
- Ну а что наш... - Игорь Иванович повернулся к младшей Марии. - Постой. Как я тебя называл-то? Както смешно. Бесенок, что ли? - Маша молча кивнула. Нет, Бесененок, вот как! - Ограднов хлопнул себя по колену. - Чем же ты, Бесененок, занимаешься в этой праведной жизни?
- Так... - Мария-вторая пожала плечами. - Учусь. А сейчас на каникулах.
Игорь Иванович не успел её расспросить, где она учится, на кого, потому что всем не терпелось узнать, как дела у него самого, на его поэтическом поприще.
- Книжку издал? - спросил Олег, сверкая своими тоже какими-то спортивными зубами.
- Четыре, - сказал Игорь Иванович, поглядывая то на друга, то на его жену, то на дочь. - Пятую готовлю.
Но трудные времена. Сами знаете, кого сейчас издают... А с бумагой что делается! К тому же у нас там война не на шутку. Война миров. Левые, правые, те тянут своих, те - своих, а мы, нейтральные лирики... Кому мы нужны?
- Вы лирик? - уважительно спросила Мария-вторая.
- Увы, - сказал Игорь Иванович и замолчал. Он по опыту знал, что теперь начнутся расспросы: сколько платят поэтам, как поэты живут, а ему, Отраднову, автору четырех тощих книжек, так не хотелось на эту тему беседовать. Не хотелось обманывать старых друзей.
- Черт возьми, - вновь восхитился Олег, - до чего же ты молодо выглядишь! Брошу я, мать, свои проклятые формулы, буду по лесу бродить и стихи сочинять.
Такое заявление всех развеселило, особенно Марию-вторую. Она сказала:
- Нет, папка, поэтом надо родиться.
Здесь Игорь Иванович не удержался, обнял её за плечи: 'Эх, Машка...'
И тут он почувствовал, как податливо улеглось плечо девушки под его ладонью, с какой мгновенной готовностью другое её плечо прилегло к его боку. И уже подобие какой-то скользящей молниеносной мечты прошелестело в поэтической душе Отраднова, уже он забыл, что ей нет и двадцати, а ему минуло сорок, и он действительно почувствовал себя молодым, удалым парнем, и совершенно независимо от его воли вдруг
