1979

Кристиан Крахт 1979

Олафу Данте Марксу

Все описанные здесь лица и все обстоятельства, за исключением изредка упоминаемых общественных деятелей, являются вымышленными. Любое сходство с ныне живущими людьми или реальными событиями есть результат случайного совпадения.

We are not gods

We are not men

We are not making claims

We are only boys

You are not strong

You are not force

You are not regular

You are just wrong

Gary Numan

Часть первая Иран, начало 1979 года

Один

Пока мы ехали на машине к Тегерану, я смотрел в окно. Меня подташнивало, и я крепко держался за колено Кристофера. Его штанина была насквозь мокрой от лопнувших волдырей. Мимо проносились бесконечные ряды берез. Я задремал.

Позже мы сделали остановку, чтобы освежиться. Я выпил стакан чая, Кристофер – лимонада. Очень быстро стемнело.

Несколько раз на дороге попадались военные контрольно-пропускные пункты, потому что в сентябре ввели военное положение, но Кристофер говорил, что в здешних местах это, собственно, ничего не значит. Нам просто давали знак следовать дальше, а один раз остановили, я разглядел предплечье, перевязанное белым бинтом, нам посветили в лица карманным фонариком, и мы тронулись с места.

Воздух был пыльным, то и дело попахивало кукурузой. Мы захватили с собой только две кассеты; послушали сперва Blondie, потом Devo, потом опять Blondie. Кассеты принадлежали Кристоферу.

Мы добрались до Тегерана, когда вечер только начинался, и сразу завернули в первую попавшуюся гостиницу. Она выглядела вполне заурядной. Кристофер сказал, что нам нужно только место для ночлега, поэтому нет смысла искать дорогой отель. Он, конечно, был прав.

Наш номер находился на пятом этаже, на полу лежал серый ковер, в нескольких местах некрасиво топорщившийся. Стены оклеены желтыми обоями, над маленьким письменным столом кто-то повесил плакат с панорамой Тегерана, но прикрепил его криво, из-за чего пропорции помещения казались нарушенными.

Кристофер присел на край кровати и с досадой стал перебинтовывать свои икры тонкими полосками марли. До этого дежурный по этажу принес ему охлаждающую мазь на белом пластмассовом подносе и заодно корзинку с сомнительного вида фруктами. Я дал парню несколько долларовых бумажек и закрыл за ним дверь.

Прошло около часа. Я очистил яблоко, потом немного полистал Коран, лежавший на ночном столике, в английском переводе Мухаммада Мармадьюка Пиктхолла.

Коран я купил несколько недель назад в английской книжной лавке, в Стамбуле, но, честно говоря, лишь с большим трудом заставлял себя сосредоточиться на этом тексте. Некоторые сутры я перечитывал раза по три и все равно по-настоящему не понимал. Так что я снова отложил книжку, включил лампу в виде длинной неоновой трубки, висевшую над комодом, и подошел к платяному шкафу.

Пока я выбирал себе рубашку, Кристофер курил сигарету. Он уже успел принять душ, обмотал вокруг бедер полотенце и теперь лежал на кровати, подложив одну руку под затылок, смотрел в потолок и ждал, пока его тело обсохнет. Мы с ним не обменялись ни словом от самого Казвина.

Там он захотел осмотреть руины крепости Аламут,[1] и я поехал с ним, хотя меня крепость не особенно интересовала. Я был дизайнером по интерьеру, занимался оформлением жилых помещений. Кристофер время от времени подкидывал мне заказы, иногда речь шла о целом доме, но чаще нет. Архитектура казалась мне слишком сложным делом, мне и с дизайном хватало трудностей.

Кристофер всегда говорил, что я глуповат, может, он и в этом был прав. Из холла доносился шум работающего пылесоса. Мы по-прежнему играли в молчанку. Это уже переходило все границы.

«Тебе не обязательно идти на вечеринку, если не хочешь».

«Да брось, я, конечно, пойду», – сказал он, не отрывая глаз от струйки дыма, которая поднималась к потолку. На мой вкус, выглядел он довольно нелепо – перебинтованные ноги, торчащие из светло- коричневых полуботинок, надетых без носков; его бежевые кордовые брюки все еще лежали на чемодане рядом с кроватью. Влага опять начала проступать сквозь повязки.

Его светло-коричневые полуботинки были от Берлути. Кристофер мне однажды рассказал, что это лучшая обувная фирма в мире, есть даже клуб владельцев ботинок от Берлути, члены которого собираются поблизости от Вандомской площади и обмывают свои берлутовские приобретения.

Я выключил кондиционер, он встал, доплелся до окна и снова его включил.

«Кондиционеры – это признак цивилизации, – сказал он. – Кроме того, мне ужасно жарко. Я без него не могу».

«Да, я понимаю. Что ж, оставайся тогда здесь, в гостиничном номере».

«Нет, ни в коем случае».

«Я должен пойти туда хотя бы потому, что нуждаюсь в выпивке, – сказал он и загасил сигарету в пепельнице. – В этой стране так просто не найдешь ни одного приличного напитка».

«Тебе помочь надеть брюки?»

«Нет, спасибо».

Он сел, отвел волосы со лба, взял брюки, лежавшие на крышке чемодана, и очень осторожно просунул в них ноги, не снимая ботинок. При этом он скорчил такую гримасу, как будто испытывал невыразимые страдания. А между тем брюки книзу расширялись, ноги свободно в них проходили, это были настоящие клеша.

Мои собственные брюки я обузил, подколов внизу английскими булавками, так как с некоторых пор не выносил брюки-клеш. Кристофер на это сказал, что с английскими булавками я выгляжу ужасно, но если мне так нравится – ради бога.

Он не брился уже больше недели. Кожа у него на лице казалась желтой, несмотря на темную полоску загара на лбу. Скулы и адамово яблоко выступали еще сильнее, чем обычно.

«Так ты точно не хочешь остаться? Я через час вернусь, ты пока мог бы отдохнуть».

«Нет, нет».

Он поднес руку ко лбу, чтобы проверить, есть ли у него температура, и если да, то насколько высокая. Выглядел он в этот момент просто charming.[2] У него были такие красивые волосы, доходившие до места, где соединяются линии челюсти и шеи.

«Должна получиться классная вечеринка. Хозяин дома невероятно занятный тип, хотя и требует от своих гостей такого, от чего запросто может крыша поехать – по крайней мере, у тебя, – сказал Кристофер. – И потом, там будет великая Гугуш».[3]

Гугуш была персиянкой, исполнительницей шлягеров, Кристофер ее обожал, покупал все ее пластинки; мне же ее песни напоминали лучшие хиты Далии Лави.[4]

«Перестань, я уже иду», – сказал он еще раз. Потом достал голубую рубашку от Пьера Кардена (он имел дюжину таких, совершенно одинаковых) и застегнул широкий, потертый кожаный ремень на своих слишком узких бедрах.

Я сунул ноги в сандалии, прошел в ванную, сполоснул лицо, оценивающе взглянул на свое отражение в зеркале и подправил маникюрными ножницами кончики отросших усов. Я терпеть не мог, когда кончики усов попадают в рот. Один или два волоска, торчавших из правой ноздри, я тоже состриг.

Потом взял мой шелковый носовой платок с рисунком в стиле «пайсли»,[5] сложил его и сунул в карман брюк, вместе с черепаховым портсигаром. Курил я немного – только когда пил, или волновался, или после еды. Через окно ванной комнаты доносились обычные ночные шумы,