Откуда-то спланировал Минька, втиснулся между мной и Голованом.
— Не спится. Рыкко разорался чего-то, да и вы тоже… Я повозился, чтобы Миньке стало посвободнее.
— А-а-а! О-о-о! — Это каким-то образом оказалась подо мной механическая пчела, из тех, что не попали в шар. — Ой-ёй-ёй! — Так я вопил, пока не догадался сделать укушенное место бесчувственным.
Рыкко в своих пространствах сказал назидательно и высокопарно:
— Всякое коварство чревато возмездием.
И я подумал: будь здесь Кирилка, он бы, наверно, согласился.
Но был Минька. И он вполне одобрил мои действия, когда узнал, что к чему.
И признался со вздохом:
— А я тоже искал ту планету…
— Все, наверно, искали, — сказал Голован.
— Кроме Веранды, — заметил я. Минька вступился за нее:— Может, и Веранда искала…
А Голован задумчиво покачал ногами.
— Интересно, откуда эта рептилия знает про Колумба? И… про все остальное.
— Наверно, он подглядывает наши сны, — догадался Минька. — Я недавно видел во сне телесериал про Колумба. Только не весь, а отрывки. Будто я сам там, на корабле… — И смутился: опять вырвалось про земное. Но мы не упрекнули Миньку.
— Ну ладно, сон про сериал, это понятно, — согласился Голован. — А кто же видит сны про коровьи лепешки? Я сказал с досадой:
— Дались тебе лепешки! Он же сказал про путешествие. Это же…
— Про это я тоже думаю, — спокойно согласился Голован. — Сразу тут ничего не придумаешь. Перелетные птицы не годятся, не тот масштаб…
Значит, он тоже читал про мальчишку-принца! Минька прислонился головой к моему плечу.
— Вов, а иногда кажется, что весь мир вокруг — это черный шар, а звезды — кем-то проткнутые дырки. А за ними, снаружи шара, такой яркий свет пробивается лучиками…
— Что? — сказал я. — Да… Ох… — И зажмурился, и уши зажал, чтобы не спугнуть мысль. Вернее, догадку. Может быть, это была догадка о спасении.
— Что ты охаешь? Опять оса? — недовольно сказал Голован.
— Нет… ох… послушайте! Сумеет кто-нибудь придумать, чтобы получилось, как сказал Минька? Небо — черный шар, а мы внутри его. Звезды — проколы в шаре, а за ними — свет…
Голован считал неприличным удивляться. Поэтому отозвался спокойно:
— Вообще-то дело сложное. В масштабе Вселенной… Ардональд, наверно, сможет. Такой шар — это ведь сфера. А Доня — он тоже всегда в сферах. Правда, в музыкальных, но это уже детали.
И мы помчались к Доне. Голован ни о чем не расспрашивал. Он понял: у меня какая-то идея и лишними вопросами можно ее спугнуть. А Минька ничего не понимал, конечно. Он просто во всем доверял мне и Головану.
Мы собирались бесцеремонно растолкать нашего музыканта, но тот не спал. Он сидел на скамейке со спинкой-лирой над шахматной доской. Шахматы были особенные. От обычных они отличались не только тем, что фигуры сами двигались по приказу игроков. Там среди белых и черных пешек были по одной особенной. Назывались «пройдохи». Во время игры они старались незаметно занять наиболее выгодное место, пролезть вперед. Заметит противник — тогда иди обратно. Не заметит вовремя — так ему и надо…
Доня решал какую-то хитрую шахматную задачу. Так, по крайней мере, казалось со стороны. Он сосредоточенно смотрел на доску. Как всегда аккуратный, в белом своем «концертном» наряде, галстук- бабочка, прическа с пробором.
Мы зависли у него за спиной.
Голован тоже был знатоком шахматной игры. Он секунд пять глядел на доску и возмутился:
— Куда ты смотришь! Черная «пройдоха» вот-вот проберется в ферзи!
— А? — Доня будто очнулся. И я вдруг почувствовал: он вовсе не решал задачу. Он думал о чем-то
— Извините, я не сразу вас заметил, — наконец сказал он.
— Летим на мост, — сказал Голован.
— А? Да, пожалуйста… А в чем, собственно, дело?
— Там узнаешь, — пообещал я.
Мы опять уселись на перилах. И я объявил Доне, какую задачу он должен решить сейчас. Это покруче всяких там гамбитов и эндшпилей.
Доня взялся за подбородок. Несолидно покачал ногами в белых отглаженных штанинах и белых же башмаках.
— Понимаете… чтобы сделать
— Что? — недовольно сказал я. Потому что и сам почти ничего не знал. Только чувствовал. Называется «интуиция».
— Если окружающая нас небесная сфера превратится в твердую оболочку, — начал дотошный Ардональд, — а звезды, соответственно, станут отверстиями, пропускающими внешний свет, то… надо знать:
Меня выручил Минька! (Вот и говорите потом, что у человека нет фантазии!)
— Знаете что? А может быть… оно все-таки есть, это… Абсолютное Ничто? Тогда этот свет… он — наоборот…
Третьекласснику Миньке не хватало слов. Но я сразу уловил — о чем он! Даже обидно стало: ведь и сам я ощущал что-то такое, а до конца осознать не мог! Обиделся я на себя, бестолкового, а не на Миньку.
— Да! Минька правильно говорит! Этот свет — сила, которая обратная Абсолютному Ничто! Это его про-ти-во-по-лож-ность! Вот! Ничто — это ничто, а он — всё. Мировой Свет! Абсолютное Всё!
— Ну, вы философы, — сказал Голован. — Господа, я снимаю перед вами шляпу. — Он тут же придумал себе старинную шляпу-цилиндр, помахал им и выкинул в пространство.
Я почувствовал, как Минька затеплел от похвалы. А Доня осторожно спросил:
— Но Володя… а зачем тебе это?
— Сейчас увидите! Ты только сделай! Сможешь?
— Ну… на несколько минут. Конечно, это будет не всеобщее явление, а только
— Годится и так!
— Но… нужен аккордеон. Сказали бы сразу… Доня сорвался и улетел.
А я взялся мастерить лазерный пистолет. Такой, у которого тонкий выжигающий луч может лететь на любые расстояния, хоть до Бесконечности, и не слабеть… Смастерил, получилось! А ведь раньше-то я даже линзу для прижигания пяток придумать не умел. Вот что значит вдохновение! Оно булькало во мне, как вода в закипающем чайнике.
Прилетел Доня. Сел между мной и Голованом.
— Раздвиньтесь, пожалуйста… — И растянул аккордеон.
Я такую музыку раньше не слыхал. Да, она была не земная. Видимо,
— Ну, вот. Всё…
Звезды теперь не висели гроздьями, а виделись на одном уровне — на громадном черном куполе. Будто в планетарии. И я даже почувствовал, какая она твердая, эта угольная сфера.
