– Хорошо. Присматривай за ним.
Когда мы выходили из дома, прохожий обменялся приветствиями с Йоном. Я подумал, долго ли еще до того, как поднимут тревогу. Менее получаса – это точно: если Грац не встретит почтовый фургон, его начнут разыскивать.
Мы втиснулись в «судзуки», и папа повел, резко добавляя скорость. Ильза уже была снаружи дома, она боролась с тяжестью большого рюкзака, а Марта вышла с другим. Лицо Ильзы было покрыто пятнами, как будто она плакала.
Марта сказала:
– Ты их освободил.
Она старалась, чтобы это звучало обычно, но голос ее дрожал. Она всегда покровительственно относилась к папе, но он был ее сыном, как я – его. Рукавом платья она обтерла лицо.
– Мы готовы.
Я вспомнил одну из причин, почему нужно было ждать, и спросил:
– А как Швейцдед?
Папа взял у Ильзы рюкзак и надел на себя. Через плечо он сказал:
– Он умер сегодня ночью.
Я взглянул вниз, в долину. Люди по-прежнему умирают: триподы и шапки не изменили этого. А другие продолжают жить. Мне видна была часть дороги, поднимавшейся от Интерлейкена. По ней двигалась желтая точка: приближалась почтовая машина.
Первая часть пути пролегала вверх в горы по неровной тропе, которая постепенно исчезла. Идти было нелегко, местами очень трудно. Марта и Ильза переносили это свободно, но Швейцба скоро начала задыхаться, и мы вынуждены были идти медленно. Скоро гостиницу не стало видно, и единственное, что окружало нас, были крутые горные склоны и зловещее серое небо за ними. Ветер северо-восточный, холодный и резкий. Йон сказал, что, вероятно, ночью выпадет снег.
На участке ровной земли мы остановились. Теперь снова стала видна наша гостиница, и Йон указал вниз. Кроме «судзуки», у дома стояли три машины. Папа посмотрел в бинокль, который принадлежал Швейцдеду.
Когда он дал мне бинокль, я почувствовал, какой он тяжелый. Держать его нелегко, но он давал прекрасное увеличение. Я узнал Граца. С ним было семь или восемь мужчин.
Из трубы гостиницы понимался дым, как круглый год – даже летом большой камин, который топили поленьями, использовался для приготовления пищи. Но дым был гуще обычного и выходил не только из трубы, но и из окна спальни.
Огонь недолго разгорался в деревянном здании, и через несколько секунд оно все запылало. Я слышал, как застонала Швейцба, когда сквозь черноту дыма пробилось пламя.
Обнимая мать, Ильза спросила папу:
– Но почему? Уничтожить такой дом только за то… что мы отказались надевать шапки?
– Не знаю, – ответил папа. – Чтобы не дать нам вернуться, может быть. Устрашить других, кто будет сопротивляться триподам. В одном мы можем быть уверены: ни жалости, ни милосердия больше не существует. Они верят во все, что им говорят триподы, а мы для триподов – помеха. Как крысы.
Энди сказал:
– Я читал как-то, что, стараясь уничтожить крыс, люди на самом деле усилили их интеллект.
– Да, я тоже читал об этом, – согласился папа. – Крысы тысячелетия живут рядом с людьми. Каждая убитая нами крыса улучшает поголовье, потому что остаются и дают потомство самые умные. Может, нам кое-чему придется у них поучиться.
Швейцба сказала:
– Они должны были найти его тело. – Она говорила о Швейцдеде. – Но не вынесли, чтобы похоронить.
– Да. – Ильза по-прежнему поддерживала мать, и папа обнял их обеих. – Но ведь это не имеет значения. Это был его дом шестьдесят лет. Лучшего погребального костра не может быть.
Мы пошли дальше. Крутой утомительный подъем сменился еще более изматывающим спуском. Местность была дикая и неровная; ни следа пребывания человека, ничего, с ним связанного. Мы видели стадо шамуа, местной разновидности горного оленя; животные перепрыгивали с утеса на утес; орел парил над самыми вершинами утесов.
Швейцба часто нуждалась в отдыхе. Папа и Йон, а потом мы с Энди по очереди поддерживали ее. Она извинялась за то, что причиняет нам хлопоты, и просила оставить ее.
Папа сказал:
– Только не торопитесь, мама. У нас достаточно времени. И никто вас не оставит. Мы не можем вас потерять. Никого вообще нельзя терять. Нас слишком мало.
Наконец мы достигли более пологого склона и увидели железнодорожную станцию Кляйне Шайдег – последнюю остановку поездочка перед входом в тоннель. Как и предсказывал Йон, она была покинута – туризм остался в прошлом вместе с парламентом и телевидением, с университетами и церковью, с человеческим беспорядком и человеческой свободой. Станционный магазин, торговавший шоколадом, картами и глупыми сувенирами, был закрыт, а последний поезд стоял на пути, безлюдный и покрытый снегом.
На этой высоте снег не тает, а рядом с входом в тоннель лежит язык ледника. День уже шел к концу, небо темнело, меланхолично-серое; весь ландшафт казался пустынным и жалким. На протяжении последних сотен метров пути до тоннеля пошел снег, большими безжалостными хлопьями. Я чувствовал холод, отчаяние и безнадежность.
10
Я нашел блокнот, в котором пишу это, в отеле. Такие блокноты использовал управляющий ресторана, отчасти они заполнены: 20 kg Blumenkohl, 1 Kiste Kaffe, 45 kg Kartoffeln – цветная капуста, кофе и картошка… такие записи.
Это произошло спустя неделю после нашего прихода сюда. Я считал путешествие в поезде по тоннелю скучным, но насколько скучнее идти пешком. Прошло не менее пяти часов, прежде чем фонарик папы осветил название платформы: Юнгерфрауйоч. Еще несколько минут – и мы вышли в ослепительное сияние среди снега и льда, в туманную даль уходила неподвижная ледяная река, окруженная высокими белыми пиками. Все пусто и безжизненно, ни птиц, ни даже насекомых. И ни людей – кроме нас, – и ни триподов. Мы стояли на холодной крыше мира, правители всего, что могли видеть.
Целью нашего путешествия через тоннель было проверить, не осталась ли тут провизия, и нам повезло. Отель всегда держал большие запасы, очевидно, на тот случай, если зимой железнодорожная линия не будет действовать. Полки, забитые консервами, ящики с мукой и сахаром, бобами, сушеными фруктами, рисом. Были даже мощные холодильники, содержимое которых не растаяло, когда прекратилась подача электроэнергии: на этой высоте температура всегда ниже нуля.
Важной находкой оказались фонарики и батарейки. Мы из гостиницы прихватили только два фонаря, и приходилось их включать редко, чтобы беречь батарейки, а тут их было множество, в герметически запечатанных пакетах, и хватит их на годы.
В тупике станции стоял дизельный вагон с заряженными батареями, папа проверил его управление, и мы нагрузили его для обратного путешествия. Пока он и Йон делали последние проверки, я показал Энди то, что видел здесь в предыдущее посещение, включая пещеру, полную ледяных статуй. Он был очарован машиной в натуральную величину и сказал, что ее вырезали не менее семидесяти лет назад, потому что это модель раннего «форда». Я подумал о том, как изменилось за эти семьдесят лет многое – машины, самолеты. Как будто человечество – спортсмен, летящий на волне изобретений. И какие чудеса ждали нас впереди? Но теперь из-за триподов все это кончилось.
За зиму мы постепенно приспособились к новой жизни. Хотя ближайший дом находился в десяти милях от нас и далеко внизу, а от входа в тоннель открывался хороший вид на окрестности, мы старались не оставлять следов и не делали троп, когда приходили и уходили. Йон научил нас этому и тщательно за этим следил.
Он также учил нас пользоваться лыжами, которые мы взяли в лыжной школе отеля. Хотя я с нетерпением ждал лыжных уроков, оказалось, что пользоваться ими не так легко – я много раз падал и
