плывущий
на спинах рыданий и маршей.
Можно развенчать и ниспровергнуть бывшего идола - вождя на, можно сжечь бесчисленные тома издании и переизданий его устаревших и теперь никому не интересных работ, можно сбросить с постаментов и разбить созданные ему за эпоху идолопоклонничества многочисленные памятники, но этот реквием, этот эмоциональный поэтически-музыкальный документ, передающий подлинные исторические чувства всенародной любви и скорби сплотившихся и склонившихся в горе людей, не подвластен разрушению - это великое произведение искусства.
Величественные оркестровые аккорды, с которых начиналась увертюра драматории, открывают и её торжественный, светлый, жизнеутверждающий финал. Громогласный голос чтеца, произносящего последние строки поэмы, разносится на фоне апофеозного исполнения хоре 'Интернационала', органически вписанного в оркестровую ткань муз ни. Мощно, убедительно звучит действительно 'современная, сегодняшняя молодая музыка Революции'. 16
Ко времени начала подготовки к исполнению драматории мой муж Евгений Павлович Крылатов занимал заслуженное и весомое положение в отечественном кинематографе. Им уже была написана музыка к целому ряду популярных кинофильмов, в том числе и к 6-ти серийному телевизионному фильму 'И это все о нем', для которого шесть текстов песен написал поэт Евгений Евтушенко. Для записи музыки к кинофильмам Евгений Павлович предпочитал приглашать дирижера Константина Кримца и очень высоко ценил его профессиональное мастерство, эмоциональную страстность, напористость, твердую волю и умение увлечь за собой оркестр. Константин Кримец был одним из дирижеров Государственного симфонического оркестра кинематографии. Этот оркестр получал возможность один раз в году выступать с концертом в Большом зале Московской консерватории, и очередной концерт в январе 1979 года должен был продирижировать Константин Кримец. Он предложил включить в программу концерта одну из симфоний Алемдара Караманова, с гениальной одаренностью которого был знаком не понаслышке, а по нескольким годам совпавшего по времени обучение в Московской консерватории, когда в 1961-1963 г. г. своей аспирантуры Алемдар Караманов был признанным лидером московских авангардистов. Евгений Павлович сразу одобрил идею исполнения сочинения Алемдара и предложил исполнить драматорию 'В. И. Ленин'. Константин Кримец с удовольствием и без возражений согласился, а дальше началась длинная цепочка противодействий и злоключений, вплоть до последней генеральной репетиции в день концерта. Начало этой цепочке было положено категорическим отказом художественного руководителя и директора Государственного симфонического оркестра кинематографии Васильева (имя стерлось из памяти) исполнять сочинения композитора Алемдара Караманова. Возникла картина обыденного, так или иначе часто повторяющегося житейского парадокса: Алемдар Караманов с 1965 года жил и исключительно интенсивно и плодотворно работал в далеком от Москвы городе Симферополе: к 10 симфониям, 2-м фортепианным и 2-м скрипичным концертам, созданным им за годы обучения в Московской консерватории, добавились 4 симфонии 'Совершишася', 3-й фортепианный концерт, 'Аве Мария', оратория 'Стабат Матер', Реквием, 2 симфонии 'In amorem at vivificantem', симфония 'Америка', а начиная с 1976 года Алемдар уже работал над грандиозным циклом из шести симфоний 'Бысть'; в Москве же кто-то настойчиво распространял всевозможные нечистоплотные, порочащие его имя слухи. Васильев объявил, что нравственный облик Караманова аморален, он религиозен, посещает церковь, кроме того, он пьяница и хулиган, и по этим причинам исполнение его симфонии в Большом зале недопустимо. Когда Алемдар в один из своих приездов в Москву зашел проведать А. В. Свешникова на репетицию, то старый маэстро при виде Алемдара очень обрадовался и с изумлением сказал: 'Вы живы? А я слышал, что вы уже умерли'. Возможно, что кому-то очень хотелось чтобы Алемдар Караманов умер, поэтому желаемое хотя бы в виде слухов выдавалось за действительность.
Обычно всеми делами, связанными с Алемдаром, в нашей семье занимался Евгений Павлович, однако, именно в то время, когда заранее, почти за год составлялся тематическйй план предстоящего концерта для подачи его в филармонию и был получен категорический отказ включить в этот план драматорию, Евгений Павлович был в отъезде в Киеве, и тогда я, чтобы спасти положение, набравшись смелости, записалась на прием к Первому секретарю Союза композиторов СССР Тихону Николаевичу Хренникову. В годы обучения в аспирантуре Алемдар Карананов, не найдя общего языка со своим консервативным педагогом проессором Д. Кабалевским, посещал класс профессора Т. П. Хренникова.
Драматория, показанная ещё в то время Т. Н. Хренникову, получила его одобрение и самую высокую опенку. Так что при встрече с Т. Н. Хренниковым у меня, к счастью, не было необходимости говорить что- либо о самой драматории. К этому визиту я хорошо подготовилась: взяла с собой афишу авторского концерта Алемдара, состоявшегося в Симферополе в 1977 году, и афищу исполненной в Киеве одной из симфоний 'Бысти' под тогдашним названием 'Победе рожденной', взяла несколько крымских газет с прекрасными статьями о его жизни и творчестве, я не могла взять с собой партитуры всех перечисленных выше сочинений - поднять и нести такой груз было просто физически невозможно, да их и не было в моем доме, однако я сообразила взять с собой партитуру 3-го концерта для фортепиано с оркестром 'Аве Мария' и партитуру исполненной в Киеве симфонии. Тихон Николаевич Хренников встретил меня очень любезно, очень дружелюбно, внимательно выслушал, обе партитуры вызвали у него профессиональный музыкальный интерес и он их внимательно просмотрел - зримые, весомые, очень объемные по числу убористо заполненных нотными знаками страниц документы - самые убедительные аргументы, подтверждающие мои слова, что Алемдар Караманов в действительности активно творчески работает, а не пьянствует и хулиганит, как считает тов. Васильев, что же касается его религиозности, то это обстоятельство тоже никак не должно препятствоватъ исполнению драматории: в нашей стране религия не находится под запретом, и вероисповедание является личным делом каждого гражданина. В моей жизни это была первая, очень приятная и очень памятная встреча с государственным деятелем такого масштаба, и у меня осталось отчетливое ощущение именно государственного подхода Т. Н. Хренникова к разрешению проблемы с исполнением драматории. Т. Н. Хреиников пообещал переговорить с Васильевым, и буквально через день было получено его согласие на включение драматории в тематический план. Теперь надлежало найти партитуру драматории и передать её в производственный комбинат Музфонда СССР для расписки хоровь и оркестровых партий.
Возникла новая проблема - единственной авторской партитуры (в нашей стране тогда ещё не было ксерокса) не оказалось на месте в Министерстве культуры РСФР, которое приобрело эту партитуру десять лет назад, и никто из работников министерства не мог сказать, куда она исчезла. Мне посоветовали поискать партитуру в библиотеке Всесоюзного бюро пропаганды советской музыки, в библиотеке Московской филармонии, в библиотеке радиокомитета, в музее им. М. Глинки. Я побывала везде, но не нашла никаких следов партитуры драматории. Ее не было на нотных стеллажах, и никто из работников библиотек ничего о ней не знал. Безвыходная, тупиковая ситуация - мне на память об этой существующей в единственном авторском экземпляре партитуре оставалось только светлое воспоминание о том, как мы с Евгением Павловичем, счастливые молодожены, в 1957 году, в крошечной квартирке, где мы проживали, в течение нескольких дней по очереди обводим черными чернилами написанные простым карандашам нотные знаки - для очередного показа драматория могла быть представлена только в таком, чернильном, варианте. И в эту уже печально осознанную мною безысходную ситуацию, внезапно вмешивается проведение и заставляет меня раз и навсегда поверить, что основные моменты жизни Алемдара не пущены на самотек, а находятся под покровительством высших сил, именно они определяют и направляют все знаменательнре в его жизни, а вовсе не мы, простые смертные люди.
Наша дочь Маша с 1972 года обучалась в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории - очень престижной, но крайне трудной для обучения из-за чрезмерной загруженности учащихся.
Я села за руль автомобиля и первые четыре года ежедневно возила Машу в школу и забирала её по окончании уроков, два раза в неделю приходилось привозить её в школу ещё раз на занятия по специальному предмету - музыке. К 1978 году мои поездки стали более редкими и приходилась на те дни, когда у Маши была специальность, и мне хотелось сберечь ей время и силы, растрачиваемые на дорогу. И вот в одну из этих уже редких поездок за Машей в школу я свернула с Садового кольца не на улицу Чехова - по обычному многолетнему маршруту, а на улицу Каретный ряд, переходящую в улицу Петровку. Совершенно не припомню, почему мной был сделан этот поворот, но именно в ту минуту, когда я повернула с Садового кольца, я заметила стоявшего у дорожного бордюра нашего прославленного дирижера Евгения Федоровича
