Басни

мостовой и стукотня, и гром,
И пыль столбом;
Прохожий к стороне скорей от страху жмётся,
Её заслышавши издалека.
Но как та Бочка ни громка,
А польза в ней не так, как в первой, велика.

Кто про свои дела кричит всем без умолку,
В том, верно, мало толку,
Кто де?лов истинно, тих часто на словах.
Великий человек лишь громок на делах,
И думает свою он крепко думу
Без шуму.

1819

VI. Алкид

Алкид[111], Алкмены[112] сын,
Столь славный мужеством и силою чудесной,
Однажды проходя меж скал и меж стремнин
Опасною стезёй и тесной,
Увидел на пути свернувшись, будто ёж
Лежит, чуть видное, не знает, что такое.
Он раздавить его хотел пятой. И что ж?
Оно раздулося и стало боле вдвое.
От гневу вспыхнув, тут Алкид
Тяжёлой палицей своей его разит.
Глядит —
Оно страшней становится лишь с виду:
Толстеет, бухнет и растет,
Застановляет солнца свет
И заслоняет путь собою весь Алкиду.
Он бросил палицу и перед чудом сим
Стал в удивленье недвижим.
Тогда ему Афина вдруг предстала.
«Оставь напрасный – труд, мой брат! – она сказала. —
Чудовищу сему название Раздор
Не тронуто, – его едва приметит взор;
Но если с ним кто вздумает сразиться, —
Оно от браней лишь тучнее становится
И вырастает выше гор». [113]

1818-1819

VII. Апеллес и Ослёнок

Кто самолюбием чрез меру поражён,
Тот мил себе и в том, чем он другим смешон;
И часто тем ему случается хвалиться,
Чего бы должен он стыдиться.

С Ослёнком встретясь, Апеллес[114]
Зовёт к себе Ослёнка в гости;
В Ослёнке заиграли кости!
Ослёнок хвастовством весь душит лес
И говорит зверям: «Как Апеллес мне скучен,
Я им размучен:
Ну, всё зовёт к себе, где с ним ни встречусь я.
Мне кажется, мои друзья,
Намерен он с меня писать Пегаса»[115].
«Нет, – Апеллес сказал, случася близко тут, —
Намеряся писать Мидасов суд,
Хотел с тебя списать я уши для Мидаса[116];
И коль пожалуешь ко мне, я буду рад.
Ослиных мне ушей и много хоть встречалось,
Но этаких, какими ты богат,
Не только у ослят,
Ни даже у ослов мне видеть не случалось». [117]

1816

VIII. Охотник

Как часто говорят в делах: ещё успею,
Но надобно признаться в том,
Что это говорят, спросяся не с умом,
А с леностью своею.
Итак, коль дело есть, скорей его кончай,
Иль после на себя ропщи, не на случай,
Когда оно тебя застанет невзначай.
На это басню вам скажу я, как умею.

Охотник, взяв ружьё, патронницу, суму
И друга верного по нраву и обычью,
Гектo?ра, – в лес пошёл за дичью,
Не зарядя ружья, хоть был совет ему,
Чтоб зарядил ружьё он дома.
«Вот вздор! – он говорит, – дорога мне знакома,
На ней ни воробья не видел я родясь;
До места ж ходу целый час,
Так зарядить ещё успею я сто раз».
Но что ж? Лишь вон из жила
(Как будто бы над ним Фортуна подшутила),
По озерку
Гуляют утки целым стадом;
И нашему б тогда Стрелку
Легко с полдюжины одним зарядом
Убить
И на неделю с хлебом быть,
Когда б не отложил ружья он зарядить.
Теперь к заряду он скорее; только утки
На это чутки:
Пока с ружьём возился он,
Они вскричали, встрепенулись,
Взвились и – за леса верёвкой потянулись,
А там из виду скрылись вон.
Напрасно по лесу Стрелок потом таскался,
Ни даже воробей ему не попадался;
А тут к беде ещё беда;
Случись тогда
Ненастье.
И так Охотник мой,
Измокши весь, пришёл домой
С пустой сумой;
А всё-таки пенял не на себя, на счастье.

1818-1819

IX. Мальчик и Змея

Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, воззрившись, от страха
Стал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря:
«Послушай, – говорит, – коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе пройдёт.
На сей раз бог простит; но берегись вперёд
И знай, с кем шутишь!» [118]

1818-1819

X. Пловец и Море

На берег выброшен кипящею волной,
Пловец с усталости в сон крепкий погрузился;
Потом, проснувшися, он Море клясть пустился.
«Ты, – говорит, – всему виной!
Своей лукавой тишиной
Маня к себе, ты нас прельщаешь
И, заманя, нас в безднах поглощаешь».
Тут Море, на себя взяв Амфитриды[119] вид,
Пловцу явяся, говорит:
«На что винишь меня напрасно!
Плыть по водам моим ни страшно, ни опасно;
Когда ж свирепствуют морские глубины,
Виной тому одни Эоловы[120] сыны:
Они мне не дают покою.
Когда не веришь мне, то испытай собою:
Как ветры будут спать, отправь ты корабли.
Я неподвижнее тогда земли».

И я скажу – совет хорош, не ложно;
Да плыть на парусах без ветру невозможно. [121]

1818-1819

XI. Осёл и Мужик

Мужик на лето в огород
Наняв Осла, приставил
Ворон и воробьёв гонять нахальный род.
Осёл был самых честных правил:
Ни с хищностью, ни с кражей незнаком,
Не поживился он хозяйским ни листком
И птицам, грех сказать, чтобы давал потачку;
Но Мужику барыш был с огорода плох.
Осёл, гоняя птиц, со всех ослиных ног,
По всем грядам и вдоль и поперёк
Такую поднял скачку,
Что в огороде всё примял и притоптал.
Увидя тут, что труд его пропал,
Крестьянин на спине ослиной
Убыток выместил дубиной.
«И ништо! – все кричат, – скотине поделом!
С его ль умом
За это дело браться?»

А я скажу, не с тем, чтоб за Осла вступаться;
Он, точно, виноват (с ним сделан и расчёт),
Но, кажется, не прав и тот,
Кто поручил Ослу стеречь свой огород.

1818-1819

XII. Волк и Журавль

Что волки жадны, всякий знает:
Волк, евши, никогда
Костей не разбирает.
Зато на одного из них пришла беда!
Он костью чуть не подавился.
Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
Пришло хоть ноги протянуть!
По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот кой-как знаками стал Волк его манить
И просит горю пособить.

Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.
«Ты шутишь! – зверь вскричал коварный, —
Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный!
А это ничего, что свой ты долгий