рублей из государевой казны, чтобы он мог сделать себе крылья из слюды.
В назначенный день поглядеть на удивительный полет пришел князь Иван Борисович Троекуров с друзьями, собралась толпа любопытных. Изобретатель прикрепил крылья, 'перекрестился и стал мехи надымать'. Но взлететь он не смог, крылья показались ему слишком тяжелыми. Князь рассердился, но неведомый изобретатель 'бил челом', прося сделать ему другие крылья, более легкие. Но и на других крыльях, изготовленных за пять рублей, также не взлетел. И за то учинили ему наказание:
'бит батоги снем рубашку, и те деньги велено доправить на нем и продать животы его и остатки'.
Старинный дворянский писатель видел в смелом изобретателе только 'мужика' и даже не потрудился записать имени человека, предпринявшего рискованный опыт. А ведь безымянный изобретатель не просто подражал птицам, а построил какой-то сложный механизм ('стал мехи надымать'); для второй своей попытки изготовил легкие шелковые ('иршенные') крылья.
Короткие строки старинных записей скупо рассказывают о других попытках полета, предпринятых простыми русскими людьми.
Известно, что в 1699 году рязанский стрелец Серов сделал 'крылья из крыльев голубей великие', и пытался на них взлететь.
Двадцать пять лет спустя в селе Пехлеце Рязанской губернии фабричный приказчик Островков пытался подняться на крыльях 'из бычьих пузырей'.
В другом документе говорится:
'1729 года в селе Ключе кузнец по прозвищу Черная Гроза сделал крылья из проволоки, надевая их как рукава: на вострых концах надеты были перья самые мягкие как пух из ястребков и рыболовов, и по приличию на ноги тоже как хвост, а на голову, как шапка с длинными перьями'.
Все три записи сообщают о попытках летать, предпринятых уроженцами Рязанской губернии. Но в России той поры были десятки губерний и вероятнее всего, что в разных местах находились люди, которые хотели осуществить полет. Правда, все эти попытки были очень наивны. Люди стремились лишь подражать птицам, а для этого даже шапку с длинными перьями надевали на голову, чтобы больше походить на птицу.
Ощупью, но они шли по правильному пути. Крылу плоскости предстояло поднять человека ввысь.
Неудачи первых испытателей летательных аппаратов не случайны: слишком слаба была техника той поры. Чтобы летать, взмахивая крыльями, не хватит силы человека - нужен двигатель. А в те времена люди знали только два двигателя: водяное колесо и ветряную мельницу. Ни один, ни другой двигатель нельзя приладить к крылатой летательной машине. Изобретатели могли рассчитывать только на силу своих мышц. А этой силы недоставало, чтобы поднять в воздух человека. Нужен более совершенный двигатель, но его в ту пору не знали, да и нужды в полетах еще не ощущали.
С тех пор многое изменилось. На море люди уже не довольствуются парусными судами, повсюду дымят пароходы. Паровая машина сделала корабль более быстроходным, и он уже не зависит от капризов и непостоянства воздушных течений.
На земле строят железные дороги. И здесь паровая машина помогает победить расстояние, завоевать скорость.
Ко второй половине XIX века воздухоплаватели не раз отрывались от земли, поднимаясь на летательных аппаратах легче воздуха - воздушных шарах, аэростатах, дирижаблях.
Но воздухоплавание не прельщало Можайского, это не настоящая победа над воздушной стихией.
Воздушный шар - неуправляем, его полет не подчинен человеку. Шар всегда остается во власти ветров. Не о таком полете мечтало человечество.
Победа над воздушной стихией будет отпразднована лишь тогда, когда человек полетит в любом направлении, когда он будет хозяином полета, когда его рука укажет путь летательной машине.
Правда, изобретатели пытались снабдить воздушный шар двигателем, рулями и подчинить полет своей воле. Но и этой задачи еще никто не решил.
Можайский стремился к другому. Пусть новый летательный аппарат будет, как и птица, тяжелее воздуха. Пусть для этого понадобится сила большая, чем мускульная сила. Не мышцы человека сообщают движение аппарату, а мощный двигатель. И такой двигатель уже существует - это паровая машина. Легкая, усовершенствованная паровая машина.
В тиши своего котельниковского кабинета, долгими зимними вечерами Александр Федорович снова и снова возвращался к мыслям о летательном аппарате. Рассуждения вели к предварительным расчетам, расчеты - к опытам.
В шкафу на полках стояли чучела убитых птиц. Над столом чайка, напоминая о море, расправила свои крылья. Да, птицы ревниво хранят тайну полета. Но человек раскроет ее!
Есть крупные, тяжелые птицы, как альбатрос, орел, лебедь - у них и крылья могучие, большие. Есть птицы маленькие, у них и крылья куда меньше.
Значит, есть какая-то зависимость между площадью крыла и весом птицы? А если она есть, ее надо выявить. И, вероятно, существует закономерность между быстротой полета птицы и размерами ее крыльев, пусть еще скрытая от глаз исследователя и математика. Но как уловить ее?
Характерным, слегка наклоненным вправо, четким почерком Можайский выписывал на листе бумаги размеры и площади крыльев различных птиц, их вес.
Да, ему удалось нащупать закономерность: у хороших летунов на единицу площади крыла приходится меньше веса, нежели у плохих летунов. Это, конечно, важный вывод, но чтобы построить летательный аппарат, надо знать гораздо больше.
Можайский не хотел копировать машущий полет птицы. Это слишком трудный путь. Пусть будущая машина совершит полет на неподвижных крыльях, полет парящей птицы. Сколько раз в море, в степи, над нолями Александр Федорович наблюдал, как птица, распластав крылья, не делая ни одного движения, подолгу парила.
Можайский избрал правильный путь создания летательного аппарата. Он наметил прогрессивный путь, по которому пошло дальнейшее развитие авиации. Мечтая о полете, о завоевании воздуха, Можайский задумывался о самолете не только как о новом скоростном средстве передвижения. Самолет - это новый вид оружия. И здесь Можайский намного опередил своих современников, правильно оценив военное значение самолета.
О жизни Можайского с 1863 по 1876 год мало что известно, так как сохранилось немного документов. Но, видимо, именно в этот период шла подготовительная работа, и Можайский был занят проектом своего летательного аппарата. Что это предположение верно, подтверждается тем, что осенью 1876 года Можайский переехал в Петербург и привез готовые, успешно летающие модели. Положения, которые он позже высказывал в ряде документов, явились результатом тех наблюдений и открытий, которые сделаны им раньше, еще в бытность свою в деревне.
Вряд ли Можайский решился бы оставить свое прежнее место службы в 1876 году, отдаться созданию самолета, если бы к этому времени не закончил большой предварительной работы, когда ему стало ясно, как именно претворить проект в жизнь.
Этнографическая выставка
К сорока годам Александр Федорович успел многое повидать. Он прошел Атлантический и Тихий океаны, обошел на 'Диане' вокруг света; через всю Сибирь протянулся след от полозьев его саней; волны несчетных морей ударяли о борта кораблей, на которых он плавал; исходил он башкирские и киргизские степи, одолел зыбкие, гонимые ветрами, пески среднеазиатских пустынь.
Александр Федорович видел карелов, финнов и шведов - в портах Балтики и городах Финляндии; наблюдал быт народов Европейского Севера России, плавая вдоль берегов Белого к Баренцева морей; встречался при своих разъездах по Вологодской губернии с людьми народа коми, которых называли в те времена зырянами. За рекой Уралом он наблюдал башкир и киргизов. В Средней Азии познакомился с туркменами и узбеками, на Дальнем Востоке - с камчадалами и другими обитателями этой земли. Возвращаясь на родную Балтику сухопутьем через всю Сибирь, постоянно общался с чукчами, эвенками, якутами, бурятами.
Наблюдательный и общительный, Можайский всегда интересовался жизнью и обычаями тех народов, которые ему пришлось повидать. И позже, живя в деревне, работая помощником мирового посредника, часто разъезжая по селам, он близко соприкасался с крестьянами, разговаривая с ними об их нуждах и заботах.
В шестидесятые годы, когда, под влиянием революционных демократов, возрос интерес общества к вопросам народности, Можайский хорошо представлял себе быт народов своей родной страны.
Царское правительство, действуя по принципу 'разделяй и властвуй', пыталось натравливать одни народы на другие и проводить политику национальной розни. Но навязываемая вражда не находила отклика в народных массах, и дружелюбие русского народа не удавалось притупить никакими усилиями реакционеров.
Издавна, с отдаленных времен, русский народ жил в дружбе с другими народами, которые населяли необозримые просторы великой державы - России.
Один из поэтов прошлого века писал о русском народе:
'Каких клевет не сочиняют европейские писатели, чтобы опозорить Россию. Нас в Европе называют варварами: а могли ли бы варвары менее чем в полвека устроить и довести до такого процветания все эти некогда пустыни, известные ныне под именем Новороссийского края, Крыма, Астраханской и Оренбургской губерний и Южной Сибири?.. Нет, надобно думать, что это сделали не варвары... Нет, это народ цивилизованный, и что еще важнее народ цивилизующий'.
Зарисовки, которые Александр Федорович сделал во время своего путешествия в Японию, показывают, что он относился к другим народам так же, как все передовые, честные русские люди: без тени вражды и злобы, с чувством уважения к их складу жизни и обычаям.
В своих путешествиях и плаваниях Можайский собрал много разных интересных вещей. Так, из Японии он вывез шкатулку,
