самой земли. Сказочные замки Пьерро приходили на память Алин, когда она оглядывала опрятные кирпичные домики с южными плоскими крышами и несимметричными карнизами, для любого другого человека бывшими олицетворением будничности и захолустья. Она по-детски была готова верить, что все это возникло, повинуясь ритуальному мановению волшебной палочки, уж слишком гармонировал этот игрушечный городок с ее собственной кукольностью; и она действительно поверила бы, что Сент-Уан творение ее заботливого, нежного Нормана, если бы только она могла объяснить себе одно: ЗАЧЕМ ее муж задумал и сотворил его.
Может быть, он искал семейного уединения? Но в Анн-Арборе они могли подыскать себе домик на окраине и жить так же замкнуто и размеренно, как и тут. И тогда Норману не пришлось бы расставаться со своей работой.
А может быть, его тяготила именно работа? Норман никогда не вспоминал о ней, но то немногое, что она услышала о Фэрнсуорте в далекий рождественский вечер, свидетельствовало о том, что ее супруг по меньшей мере незаурядный ученый. Да и здесь, в Сент-Уане, ей порой казалось, что настоящая работа Нормана протекает не в колледже, где он преподает биологию будущим фермерам, а в кабинете, куда она каждый день приносит целую кипу журналов и бандеролей, Да и живут они во всех отношениях не так, как остальные семьи школьных учителей.
А может быть, они переехали сюда ради маленького Рея? Может быть, бесконечно нежный муж является и столь же заботливым отцом, и он выбрал для воспитания наследника этот крошечный инкубатор, где не бывает ни волнений, ни демонстраций, ни стрельбы на улицах, и полицейские которого сами не нюхали запаха горчичного газа?
Заботы заботами, но одно дело - разыскать и выписать для малыша ее старую няню, мисс Актон, а совсем другое - замуровать себя в этом захолустье. Норман любил сына, это было несомненно, но иногда Алин казалось, что это не любовь, а какое-то обостренное исследовательское любопытство. И она внушала себе, что ей это только кажется.
Да, трудно было представить себе, чтобы Норман сделал это только ради сына.
Итак, объяснения не находилось, и Алин оставалось только гнать от себя сомнения и жить как живется, и любить Нормана - а она любила его, потому что так уж вышло, судьба, и выбирать, как всегда, пришлось не ей. Она любила Нормана тихо и нетребовательно, без той неестественной для нее страсти, которую она когда-то пыталась вложить в музыку, любила так потому, что в своем чувстве ей ни за что не приходилось бороться. С тех пор как она встретилась с Норманом, ей все было дано, и все даром: и Сент-Уан, и собственный дом, и причудливый сад, и маленький удивительный Рей, и главное - такой огромный по сравнению с ней самой и такой нежный Норман...
Каким-то мудрым чутьем, свойственным мелким зверькам и маленьким женщинам, она чувствовала как скрытую опасность что-то неясное, двойственное и непостижимое, происходящее поблизости от нее, но та же мудрость подсказывала ей, что ее сил и ума будет недостаточно не только для того, чтобы бороться с этим неведомым, но и затем, чтобы это неведомое распознать и постичь.
И она гнала тревогу, позволяя себе быть счастливой, и, просыпаясь поутру, беззвучно молилась завещанному дедом доброму католическому боженьке, чтобы и сегодняшний день прошел так же как и вчерашний, чтобы жизнь ее текла, не меняясь, не улучшаясь и даже не поддаваясь объяснению.
Одному она только не придавала значения - может быть, оттого, что происходящее слишком близко трудно поддается рассмотрению, - это тому, что с каждым наступающим днем ее маленький Рей становится на один день старше...
Фрэнк Кучирчук, десяти лет и семи месяцев от роду, четырех футов и полутора дюймов над уровнем моря (если стоять по щиколотку в луже), пятый ребенок и единственный сын в семействе Антони Кучирчука, хозяина мотеля и арендатора автозаправочной станции, высунул язык и скосил глаза, приблизительно прикидывая объем неудержимо уменьшавшегося комочка жевательной резинки. За забором, который он старательно вытирал спиной, говорят, обитал некоторый отпрыск мужеского пола, но, во-первых, Фрэнк его ни разу и в глаза-то не видел, а во-вторых, папаша Фэрнсуорт не производит впечатление родителя, способного задаривать своего чада такой роскошью, как земляничный 'гумми'. Уж папашу-то он знал прекрасно - ходит, как белтсвиллский индюк или, на худой конец, вице-губернатор их занюханного штата, а сколько он стоит, собственно говоря? Преподает у Патти в колледже биологию или что-то вроде того, а Патти - вот дурища, даром что на четыре года старше Фрэнка - зовет его не иначе, как 'душка Дилончик', или, сокращенно, ДД. И не одна она. Все девчонки посходили с ума по новому учителю, едва по телеку прокрутили это поганое 'Пограничное правосудие' с Джемсом Арнессом в главной роли. Конечно, на первый взгляд мистер Фэрнсуорт ну просто вылитый шериф Дилон, только пятиконечной звезды и не хватает, но вот если бы он в жизни занялся хоть чем-нибудь стоящим привел бы в порядок местную команду регби, что ли... А то шериф - лягушек режет! Тьфу.
Фрэнк, увлекшись, плюнул по-настоящему, и шарик жвачки с готовностью соскочил с его языка и покатился по мостовой. Эта черная корова Флоп, нюшка-побирушка, которому полагалось бы тереться у бензоколонки, почему-то оказался на другой стороне улицы и ринулся напрямик, полагая, что тут появилось чем поживиться. Взвизгнули тормоза, и двухцветный, как шоколадно-кремовая пастилка, 'бьюик', вывернувший неизвестно из-за какого угла, чуть не вылетел на левую обочину.
- Но-но, - проворчал Фрэнк, усвоивший у себя на АЗС презрительную манеру обращения с машинами дешевле двух с половиной тысяч долларов, понес копыта на сторону, 'спешиал' вонючий...
- И вовсе но 'спешиал', а 'элек-тла', - произнес кто-то за его спиной, с видимым трудом выговаривая марку медленно уползающей машины. - Самая плостая 'электла', и фалы косенькие, видал?
- 'Фалы', - передразнил Фрэнк, и не по злобе, а от досады на себя конечно, это была самая неподдельная 'Электра' с двумя парами фар, посаженными вразлет, словно глаза у миссис Ногуки. - Ты бы разговаривать подучился, чем лезть со своими замечаниями к человеку, который еще в пеленках пил молоко пополам с бензином!
Фраза получилась столь великолепной, что Фрэнк даже головой покрутил не услышал ли еще кто- нибудь. Но улица была пуста, за заборов тоже притихли.
- Ладно, - примирительно проговорил Фрэнк, - лезь через забор, и если ты не будешь воображать, что знаешь машины лучше меня, то мы с тобой, так и быть, поладим, особенно если бы ты прихватил с собой пару 'гумми'.
За забором было тихо - никто не делал попыток последовать его любезному приглашению.
- Ну, чего ты там чешешься? - Когда челюсти Фрэнка хоть на минуту оказывались в состоянии вынужденного простоя, он испытывал постоянно растущее раздражение. - Боишься, что твой предок тебя застукает? Или не привык ходить пешком, прикажешь подать тебе голубой 'саттелэйт', как у последнего кандидата в губернаторы?
- Дешевка, - убежденно донеслось из-за забора.
- Ах ты, господи, - умилился Фрэнк, - я и запамятовал, что твои старики держат у себя на конюшне пару 'эмпериалов' различных мастей - на хорошую и плохую погоду!
- Зачем? Здесь холош и наш 'хино'.
До чего рассудительный малый! Сразу видно, учителев сынок.
- Японская развалина, - бросил Фрэнк, хотя это и противоречило его собственному мнению Но нельзя же было допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним!
- А до этого у нас был 'спол... сполт-фьюли'. Я на снимках видел. Только не здесь.
- Врешь! - вырвалось у Фрэнка. На своем веку он вымыл уже не одну сотню машин, но такой - ни разу.
К машинам, которых ему еще не довелось обхаживать, у него сложилось какое-то странное, почтительно-ожидательное отношение, как к причастию, прикосновение которого к губам так мимолетно, так неуловимо, что и не знаешь, было оно иди не было - руками-то не дотронешься! При всей набожности, которую Кучирчук-старший старался привить своим чадам, Фрэнк все-таки полагал, что если уж бог так добр, как говорит плешивый падре, то уж можно было бы причащать жевательными резинками Но все его сомнения кончались именно этой низменно-материальной стороной. Зато как хорошо было ему известно состояние божественного благоговения! Как просто было для него подыскать синоним слову 'святыня' - ведь это было не что иное, как ветровое стекло блистательного 'эльдорадо'. Слова 'меркюри', 'кадиллак', 'свеча', 'бампер' звучали для него сладостной молитвой, и однажды ему даже приснился чудной сон, настолько
