– Вот, кажется, то, что надо. Кейт резко повернулась, щеки ее пламенели от каминного жара. Дэмьен уставился на нее, зажав в руках зеленую сорочку.
– Зеленая или серая – это уж как настроение подскажет, – произнес он. Кейт потянулась за рубашкой и коснулась руки Дэмьена. Когда она снова заговорила, голос ее упал до шепота:
– Я чувствую, что мотылек слишком близко подлетел к пламени. Дэмьен улыбнулся и пальцем очертил ей на ладони окружность. – Но кто же все-таки этот мотылек? – спросил он.
Как долго длилось все это? Пожалуй, месяцев шесть. Она только теперь поняла, насколько ей этого не хватало. Первый порыв настиг их в коридоре. Они буквально вцепились друг в друга по пути в спальню. И не было ни сил, ни желания скрывать пожирающую их страсть. Шесть месяцев подряд снедала ее эта лихорадка, но теперь их время пришло…
– Ну, иди же, иди ко мне, – шептала Кейт, гладя Дэмьена по волосам. Она ласкала обнаженные плечи и прижимала его к себе. И вдруг почувствовала, что он сопротивляется. Кейт слегка отстранилась и заглянула ему в лицо. Веки Дэмьена были плотно сжаты, как от боли.
– Что такое? Что? – причитала Кейт, стараясь привлечь его к себе, но Дэмьен внезапно отпрянул от нее.
– Нет, плохи дела, – пробормотал он. – Не могу любить. Не умею, не хочу, не буду любить.
Да, Дэмьен, да, люби же меня, – умоляла Кейт. Она вся горела и находилась на грани отчаяния. Дэмьен склонился над ней и заглянул ей в глаза. Кейт вдруг показалось, что они полыхнули желтым пламенем.
– Хочешь видеть то, что вижу я? – прошептал Дэмьен у самого ее уха. Кейт отрицательно замотала головой, пытаясь вникнуть в смысл его слов.
– Боль всесильна и всеобъемлюща. – Дэмьен зубами коснулся ее шеи. – Рождение – это боль. Смерть – это боль. И красота – это боль.
– Люби меня, Дэмьен, – все еще бормотала Кейт, едва осознавая, что эти слова уже не имели никакого значения.
– Я дам тебе мою боль, ибо любовь – это тоже боль… Кейт обхватила руками свою голову, пытаясь не слышать его слов, лицо ее исказилось, но она не могла уйти от его рук, вцепившихся ей в спину, от его ногтей, вонзившихся в кожу.
– Яви ей настоящую боль, отец, – крикнул Дэмьен. – Не мелкие уколы повседневного страдания, а подлинную святую боль истязания…
И Кейт сдалась. Она уже не слышала его слов, а только выкрикивала что-то вместе с ним, и скоро вопли ее смешались с торжествующим воем зверя.
Было еще темно, когда Кейт проснулась. Она инстинктивно потянулась к Дэмьену, но его не оказалось рядом. Кейт выскользнула из постели и пробралась к двери. В зеркале она разглядела, как исцарапано ее тело; синяки и кровоподтеки покрывали спину, шею и руки. Кейт вздрогнула и отшатнулась. Накинув рубашку, она выскочила в коридор и шепотом позвала Дэмьена, но овета не последовало. Ее окружала тьма. На цыпочках она миновала галерею, заглянула в холл.
Через какое-то время она набрела на часовню, толкнула дверь и разглядела белеющее в полумраке тело Христа гвоздями приколоченного к кресту. Кейт вздрогнула, увидев эту фигуру, ее охватил ужас, но всмотревшись, она заметила Дэмьена. Обнаженный и скрюченный, он спал у подножия креста. Колени его были подтянуты к подбородку, и он обхватил их руками.
– Дэмьен? – прошептала Кейт, но тот даже не шелохнулся. Она бесшумно подкралась к нему и, склонившись, слегка коснулась его спины. Он замерз. Кейт протянула руку и погладила его волосы, а потом опять взглянула на крест. Когда она вновь опустила глаза, то увидела под раздвинутыми волосами метку. Это была метка зверя.
666.
Прикрыв глаза, Кейт застыла на месте. Потом поднялась и направилась к двери. Она ни разу не оглянулась. Слезы ручьем лились по лицу и скатывались ей на грудь.
Когда она вышла, Дэмьен открыл глаза, отсвечивающие желтым пламенем.
Глава девятнадцатая
Подъехав на следующее утро к зданию посольства, Харвей Дин обнаружил здесь толпу репортеров, запрудивших вход в вестибюль, вплоть до лифта. Дин бросил на охранников выразительный взгляд, в котором сквозило раздражение, но те в ответ лишь пожали плечами. Дин не мог себе представить, как журналистам удалось проникнуть внутрь здания, но у него не было времени раздумывать над этим.
Никто даже не пытался соблюсти формальности. – Торн заплатил Шредеру? – задал первый вопрос один из них. – Извините, господа, – проворчал Дин, проталкиваясь сквозь плотные ряды репортеров и нажимая кнопку лифта. – Я не собираюсь давать никаких комментариев.
– Почему мы не можем видеть посла?
– Потому, что в настоящее время его нет на месте. – Дин все еще пробивался к дверям лифта.
– А где же он? Ответа так и не последовало. Дверцы лифта раздвинулись, и Дин с облегчением вошел в него, отирая со лба пот.
На пороге своего кабинета Дин остолбенел, заметив за письменным столом Дэмьена.
– Я думал, ты дома, – растерянно протянул он. Дэмьен не ответил. – Пресса переполошилась в связи с заявлением Шредера. Надеюсь, мне удастся удержать толпу, пока ты переговоришь с Бухером, но…
– Что вчера делал де Карло в твоем доме? – Вопрос был задан бесцветным голосом, лицо ничего не выражало.
– Кто? – Недоумение Дина было искренним. – Кто такой, черт побери, этот де Карло?
Ярость овладела Дэмьеном. Он медленно поднялся и пристально посмотрел на Дина.
– Скажи мне правду. Дин пожал плечами. Что он мог сказать? Во взгляде Дэмьена мелькнуло
