прошел все ступеньки в редакции снизу доверху. В результате неделю он был копировальщиком, неделю – репортером на побегушках, неделю – репортером по происшествиям, неделю начальником копировального отдела, месяц – ночным редактором, месяц – редактором отдела городских новостей, и с тех пор и по сей день, зная дело от альфы до омеги, он был заместителем главного редактора по коммерческой части.
Не знаю, чем уж я это заслужил, но он мне покровительствовал. Будь на то воля Блакстона, я бы вылетел с работы через двадцать четыре часа или вылетал по крайней мере с недельной периодичностью с момента поступления на нее. Но старина Уилкинз верил в меня. Возможно, он ожидал, что в ближайшее время я снова притащу супербомбу и тяпну Пулитцера в третий раз, установив таким образом своеобразный рекорд в журналистике.
Я стоял перед дверным экраном и ждал, когда откроется замок. Услышав щелчок, я нажал ручку и вошел.
Мисс Паттон оторвала взгляд от стола и, прежде чем сказать мне: «Доброе утро, Счастливчик», холодно улыбнулась.
– Доброе утро, – ответил я. – Мистер Уилкинз хотел меня видеть.
– Верно. Заходи к нему, Счастливчик.
Я зашел.
Рабочему столу Уэнтуорта Уилкинза крупно повезло. Он был девственно чист – даже карандаша не найти. Когда его хозяину нужно было отдать какое-нибудь распоряжение, достаточно было сказать: «Мисс Паттон!» – и она тут же откликалась. Должно быть, микрофон был встроен в крышку стола. Где он прятал городской телефон, я не знаю.
Стол выглядел так, словно за ним никогда не работали. И он соответствовал хозяину. Уэнтуорт Уилкинз, казалось, понятия не имел о том, что такое работа. Даже то, как он одевался, подтверждало это впечатление.
– Сэр, – начал я, – тут одна из копировальщиц передала, что вы хотели меня видеть.
Он поднялся и поздоровался со мной за руку. Мистер Уилкинз у нас очень демократичен. Затем он сел обратно, вытащил из ящика ароматизированную бумажную салфетку, вытер ладони и выбросил ее в мусоропровод.
– Это было пару часов назад, Счастливчик, – сказал он, посмеиваясь. – Не хочешь же ты сказать, что появился в редакции на два часа позже меня?
Я мог бы ему сказать, что с утра мучался похмельем. Мог бы, но не сказал.
– Сэр, – начал я серьезно, – я занимаюсь интенсивным расследованием для нового очерка. Пожалуй, даже для серии очерков. Мне было необходимо отлучиться, э-э, вниз, в библиотеку.
– Ладно, присаживайся, мой мальчик. – Он провел пальцами по своим французским усикам сводника, как бы проверяя, насколько они отросли. – Черныш говорит, что в том, на чем ты носишь свою шляпу, завелась какая-то бредовая идея.
Он был единственным человеком в «Джорнал», который называл Старую Головешку Чернышом. Он вообще всех называл по кличкам, независимо от того, имел ее человек или нет. Это было одним из проявлений его большой демократичности.
– Видите ли, сэр, – сказал я как можно скромнее, – я всего лишь у истоков событий, которые могут иметь весьма серьезные последствия.
Он скептически посмотрел в мою сторону.
– Поразмыслив над всем этим, Черныш пришел ко мне с предложением.
– Да, сэр. – Кажется, мои акции растут. Возможно, мне удастся выжать из этой идеи серию очерков, особенно если они дадут мне в помощь кого-нибудь из стариков.
– Он предложил тебя выгнать.
– Да, сэр. – Кажется, мои акции падают. Нужно было срочно что-то говорить. – То есть я имел в виду, нет, сэр.
– Теперь с этим делом о заговоре и радикальном центре. Что ты можешь о нем рассказать, Счастливчик?
Я напустил на себя серьезный вид, самый серьезный, какой только мог.
– Ну да, сэр. Я думаю, что осуществляется какой-то план по дискредитации духовных ценностей нации. Потеря имиджа нации.
– А?! – Он снова потеребил свои холеные усы. Что бы этот возглас мог значить?
– Да, сэр, – продолжил я. – Когда я был маленьким, мы часто ходили в кино. Там мы все поголовно переживали за американских пионеров и ковбоев, сражающихся с индейцами. И когда в конце фильма появлялась кавалерия США со знаменосцем во главе, мы встречали их одобрительным свистом.
– Что ты хочешь этим сказать, Счастливчик? – Он неодобрительно посмотрел на меня.
– А сегодня дети в кино свистят индейцам.
– Кажется, я не совсем… – он оставил фразу неоконченной.
– Мистер Уилкинз, не знаю, как давно это началось, – подогревал я его интерес, – но процесс ускоряется.
– Видишь ли. Счастливчик, нужны какие-то примеры, а не общие слова. – В его голосе просквозило явное нетерпение.
Думай, Счастливчик Майерс, быстро думай. Соответствуй своей кличке. Стоит только потерять эту работу, мистер Забулдыга, и, после того как прекратится выплата пособия по безработице, ты закончишь жизнь, обслуживая автомат для чистки обуви.
