- Простите, но... Не правда ли, странно, что мы до сих пор незнакомы? Меня зовут Георгий Квеселава.
Он скупо рассказал о 'себе'. Они доброжелательно слушали. Это были муж и жена, оба старше Гиги.
- А я - Тамара Георгиевна. Между прочим, ваша землячка, только давно переехала в столицу... Все из- за него, вот этого мрачного человека.
- Федор Михайлович, - представился 'мрачный человек'.
Они, в основном Гиги и женщина, поболтали несколько минут. Потом Тамара Георгиевна спросила:
- Вы играете в нарды? Замечательно! Понимаете, дома у меня нет партнеров... Теперь я вас в покое не оставлю. А в порядке компенсации покажу нечто любопытное. Вы сейчас отдыхать? Нет? Я так и думала. Если на море идемте с нами.
Они спустились по серому серпантину асфальтовой дорожки, струившейся между деревьями и кустами к выходу, миновали ворота, пошли к лестнице подземного перехода, ведущего на пляж.
- Дальше, - сказала Тамара Георгиевна, когда Гиги привычно свернул в сторону перехода, над которым проносились по шоссе автомашины, троллейбусы и постукивали по рельсам, проложенным на невысокой насыпи, поезда. - Тут всего несколько шагов... - И почти сразу: - Поглядите-ка!
Он не сразу понял, что перед ним - не встречал такого ни на Утреннем лесе, ни на одной из культурных планет; на тех же, где для живого не было места, и подавно. Потом взглядом, обретшим обычную цепкость профессионального Фантазера, уверенно охватил причудливую и тем не менее законченную картину.
Гигантской змеей одно дерево сжало в объятиях другое, накренившееся под углом градусов в сорок пять. (Я говорю: 'одно дерево', 'другое', потому что художник, писатель, композитор, скульптор Гиги Квес, к великому своему стыду, никогда не запоминал названия растений, птиц, цветов, насекомых. Он, как уже было сказано, просто бездумно и жадно впитывал в себя все останавливающее его внимание и достойное воплощения в образы). Стволы обоих деревьев до высоты примерно четырех метров от земли были лишены веток. Дальше начиналась густая зеленая крона.
- Смотрите внимательнее! - потребовала женщина. - Вы обязаны разобраться, что к чему. Ведь вы художник...
-...Ретушер, - машинально поправил он, а сам обнаруживал все более удивительные подробности.
Дерево, сжатое мертвой хваткой другого, было лишено не только ветвей даже коры... А то, змееподобное, толщиною в телеграфный столб, заметно сплющивающееся в местах, где оно особенно плотно прижималось к своей жертве, высоко над землей словно взрывалось в буйном расцвете жизненной мощи. Гиги тихонько присвистнул. 'Именно жертва!' - внутренне воскликнул он, когда что-то заставило его сунуть руку в труху прошлогодних листьев у основания того, 'другого' дерева: ладонь, легко преодолев слабое сопротивление, прошла между основанием ствола и землей! То было уже не дерево - мертвое голое бревно.
- А теперь выше и правее!.. - приказала Тамара Георгиевна.
Он послушно проследовал взглядом за ее рукой и увидел два длинных гибких щупальца, которыми, выбросив их высоко вверх и далеко в стороны, хищник обнял стволы двух соседних деревьев. Они казались вполне здоровыми и сильными. Но, присмотревшись внимательно, можно было обнаружить явные признаки начинающегося угасания - на двух-трех ветвях заметно пожухли преждевременно умершие листья; они выделялись в веселой массе яркой зелени, как одинокие седые пряди в волне пышных, блистательно черных женских волос.
- Я вижу, вы в самом деле не простой художник, а художник- ретушер, поддразнила женщина Гиги. - Ну разве не позорно так мало знать о земле, на которой живешь?! Хищник - это глициния, та самая милая вьющаяся красавица, которую мы разводим на балконах наших квартир. А несчастная жертва - не что иное, как воспетый поэтами красавец южных лесов... Вспомните: 'стройный, как кипарис'. - Дурачась, она добавила: - Видите, до чего доводит чрезмерная доверчивость? Наверное, этот увлекающийся тип, тогда еще восторженный юноша, был пленен нежной, такой прелестной в своей беспомощности глицинией и робко предложил ей руку и сердце. Она же благосклонно приняла и то, и другое. А со временем, привыкнув брать, ничего не давая, отняла у этого постаревшего влюбленного дурака и все остальное - вплоть до самой жизни... Будьте осторожны с женщинами, молодой человек!
- М-м... вот именно! - неожиданно провозгласил Федор Михайлович, который со времени завтрака не проронил ни слова.
- И он сорвал со своих уст печать молчания! - констатировала Тамара Георгиевна. - В чем дело? Уж не представил ли ты себя, Федя, бедным обманутым кипарисом?
Но Гиги видел, что, несмотря на многие годы совместной жизни, эти немолодые люди любили друг друга по-прежнему нежно и глубоко. У него было легко на сердце. 'Я просто слепец, - думал он позже, заплыв довольно далеко и лежа на спине в ласковой упругой воде. - Нет, я обыкновенный дурак, потому что целую неделю и пальцем не шевельнул, чтобы почувствовать и вспомнить Землю. Я лишь ждал, когда это придет само собой... Люди - вот что мне нужно!'
Люди не заставили себя ждать.
- Гражданин! - хлестнул по ушам мегафонный голос. - Вы почему нарушаете? А ну вертайтесь за буек!
Гиги открыл глаза, зажмуренные от солнца, и увидел коричнево-черного пожилого дядьку в плавках и капитанской фуражке; в непосредственной близости от Фантазера с планеты Утренний лес описывал неумолимо сужающиеся круги крохотный катерок с красной надписью 'Грозный' на белом борту.
- Ладно! Вертаюсь! - весело крикнул Гиги и стремительным кролем поплыл к берегу.
У него вошло в привычку вставать до подъема, чтобы, сбежав по крутым лесенкам и тропинке к выходу из парка, перелезть через забор, ограждающий пляж дома отдыха, заплыть далеко в море без риска услышать неизменные 'Не нарушайте!' и 'Вертайтесь за буек!'. Он все чаще опаздывал на завтрак, вызывая соответствующую реакцию со стороны Вали или Этери.
В восемь вечера был ужин, после него крутили кинофильмы.
Между ужином и киносеансом в небольшом холле играла музыка - это механик включал магнитофон, - и некоторые танцевали.
Однажды в это время Гиги курил на широкой веранде перед входом в холл, беседуя о всякой всячине со знакомыми, которых у него насчитывалось уже довольно много. Увы, наш герой закурил в первый же день пребывания на Земле, после первого же завтрака, случайно оказавшись рядом с одним из отдыхающих и уловив аромат крепкой сигареты. Итак, он увлеченно спорил со своими собеседниками на волнующую тему о том, какой именно теплоход пришвартовался недавно в порту - 'Россия' или 'Грузия', когда чья- то легкая рука легла ему на плечо, и он ощутил в руке собственной тепло на редкость нежной узкой ладони, и не успел опомниться, как очутился в холле, среди танцующих пар.
Он вдруг обнаружил, что его ноги с неизъяснимой легкостью передвигаются в такт неторопливой мелодии по светлому, разрисованному под паркет пластику; что на свете существуют необыкновенные, воистину чудесные вещи - такие, например, как гибкая, живущая какой-то непостижимой жизнью талия, выражающая под его рукой одновременно полную покорность и совершеннейшую независимость; что щекочущее прикосновение пахнущих апельсином мягких каштановых волос склонившейся к его плечу головки рождает полнейший хаос в мыслях и что, наконец, мерцающие золотые искорки в огромных карих глазах, неподвижно глядящих прямо на него и в то же время словно насквозь, туда, где сливается с черным небом черное ночное море, неизмеримо ярче мириадов звездных миров, встречавших и провожавших его в многочисленных межпланетных полетах.
В зале они сидели рядом, и он шепотом спросил:
- Как вас зовут?
- Натали, - ответила девушка, в свою очередь склонившись к его уху. Он удивился:
- Но почему? Может быть, Наталья? Наташа? Натела?
- Нет, Натали! - упрямо тряхнула она головой. - Так интереснее. - Потом смущенно добавила: - А вообще-то - Натела. Но так мне больше нравится...
Кто-то из сидящих за ними сказал иронически-добродушно:
- Извините, молодые люди, но там, на экране, начали стрелять... Интересно, кто кого?
Гиги Квес проводил Натали-Нателу до ее корпуса, потом долго ходил по слабо освещенным аллеям
