такой беспомощной шеи шнурок с крестом.
- Зачем? - испуганно спросила Таня.
Он неуверенно подержал в руках шнурок с медным крестиком и повесил на ближнюю ветку.
- А ты знаешь, - сказал он, - что получится из этих цветов к осени?
- Что? - беспечно спросила Таня.
- Волчьи ягоды, - задумчиво сказал Юра. - Эти розовые цветочки превратятся в ядовитые волчьи ягоды.
Этот нежданный-негаданный телефонный звонок раздался в конце июня.
- Юра?!
- Хочу зайти к вам.
Кого угодно мог я ждать в тот день, но только не Юру. Да еще вместе с Таней!
Юра загорел, похудел, как будто даже немножко вытянулся, но, в общем, это был все тот же Юра. Гораздо больше меня интересовала его спутница.
Она подошла ко мне, как к старому знакомому, и первая протянула руку:
- Здравствуйте. Юра рассказывал мне о вас, а вам обо мне, вероятно, еще больше.
Юра принялся рассказывать о злоключениях Тани на Урале...
А она - улыбалась!..
- Ну, как? - поинтересовался я. - С богом покончено?
Таня помедлила.
- Не знаю, - нерешительно протянула она.
И я тут же увидел, как в глазах Юры мелькнула тень тревоги...
Они ушли, а мне почему-то вспомнился рассказ Юры о том, как он бродил с Таней по Тавде. Нет, не похожа она на Варфоломея, она существует сама по себе. Будь я художником, я бы нарисовал ее в зарослях цветущей жимолости...
И опять я подумал: 'Что же все-таки толкнуло эту девочку к богу?..'
Сходила в церковь, познакомилась со священником, поиграла в богоискательство и... испугалась возмездия. Плохо было Тане? Конечно, плохо. А гордость не позволяет сказать об этом открыто...
За стеклами шкафов поблескивают корешки книг.
Малейшая вина виновата! 'Бери в руки розги и секи. Секи шибче, секи, не смущаясь! Смело пиши всякое лыко в строку...'
Это иронизирует Щедрин.
А вот Достоевский: 'Есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силою... Вспомните басню - ведь не дождем, не ветром сдернуло плащ с путника, а солнцем...'
Доброты у нас подчас мало, доброжелательности друг к другу. Вот о чем нам надо подумать!
В данном случае никому другому, как Юре, и не дано спасти Таню.
Если он сумеет не напоминать, если сумеет забыть то, что произошло. Тогда и Таня сумеет забыть...
'Вот едет сейчас Юра в метро, - продолжал размышлять я. - В пестрой рубашке, в модных брючках, в узконосых ботиночках. Чистой воды стиляга! Какая-нибудь девица заглядится на него: с таким парнем можно и потанцевать, и посидеть в ресторане. Кто-нибудь из пассажиров постарше пренебрежительно скосит глаза и подумает, что перед ним 'продукт времени'. Но никто не подумает, что Юра взаправдашний рыцарь, что он действительно продукт времени - продукт нашего времени, революционного, героического, романтического...'
На следующий день он не утерпел, забежал ко мне один.
- Ваше впечатление? - спросил он. - Как Таня?
- Юра, вы уверены, что ничто уже не повторится?
- Не знаю, но все-таки есть для нее нечто, что сильнее всякого бога, раздумчиво сказал Юра. - Мы пришли к ней вчера домой, мамы ее еще не было. Таня посмотрела на меня, чуть улыбнулась и взяла со стола книгу. Раскрыла и показала свай комсомольский билет. Ей предстоит еще много неприятных объяснений, неизвестно, оставят ли ее в комсомоле, но билет свой она сохранила.
- А вы не боитесь, что достаточно ее ранить - и она снова...
- И это я понимаю, - согласился он. - Но я бы не простил себе, если бы оставил ее в беде.
- А вы действительно готовы связать с нею свою жизнь?
- Не знаю, - еще задумчивее сказал Юра и порозовел, как и тогда, когда впервые рассказывал мне о Тане. - Ничего я еще не знаю.
А я... я посмотрел еще раз на Юру и пожалел о том, что не у всех есть такие друзья.
1966
