двери. Он подвел меня к своей койке, предложил мне прилечь и ушел запереть дверь и приготовить мне что-нибудь поесть.
Я снял ботинки, но ноги у меня были настолько грязные, что я опять их одел. Если бы я действительно долго плавал в море, я никогда не был бы таким грязным. Мне не хотелось, чтобы он так быстро уличил меня во лжи, поэтому я натянул на себя одеяло и с удовольствием откинулся на постели.
Жупен быстро вернулся с кружкой воды и кружкой пива, большим куском говядины и толстым куском хлеба, положенными на деревянный поднос. Одним взмахом руки он скинул с маленького столика все, что на нем лежало, а потом ногой подвинул его к кровати. Потом он поставил на него поднос и велел мне угощаться.
Я не заставил себя упрашивать. Я набил себя до самого горла. Я пожирал пищу. Я съел все, что только попалось мне на глаза. Я выпил обе кружки. Затем я почувствовал, что смертельно устал. Жупен кивнул головой, когда увидел, что у меня смыкаются веки, и сказал, чтобы я спал. Я сразу уснул.
Когда я проснулся, наступила ночь, и я почувствовал себя значительно лучше, чем за много-много недель. Я встал, прошел по помещению и вышел наружу. Было холодновато, но небо было кристалльно чистым, и на нем, казалось, горели миллионы звезд. На вершине башни вспыхнул огонь, бросив отсветы мне в спину, потом потух, потом снова вспыхнул, а затем потух. Вода была холодной, но я должен был привести себя в порядок. Я тщательно вымылся, постирал одежду и выжал ее. Я занимался этим около часа. Затем я вернулся на маяк, повесил одежду на спинку старого стула, чтобы она высохла, забрался под одеяло и опять уснул.
Наутро, когда я проснулся, Жупен уже был на ногах. Он приготовил мне огромный завтрак, и я поступил с ним так же, как и с ужином. Затем я одолжил у него бритву, серкало, ножницы и, как сумел, побрился и подстриг себе волосы. Потом я опять выкупался, и когда я одел на себя свою чистую, крепкую от соли одежду, я почти почувствовал себя человеком.
Когда я вернулся с моря, Жупен уставился на меня и сказал:
— Что-то ты кажешься мне знакомым, парень.
Я пожал плечами.
— Расскажи мне о своем кораблекрушении.
Я рассказал. Да, но как! С какими подробностями! Я не упустил даже того трагического момента, когда с треском сломалась и рухнула на палубу грот-мачта. Он потрепал меня по плечу и налил виски. Потом он дал закурить мне сигарету и держал огонь, пока она не загорелась.
— Отдыхай здесь спокойно, — сказал он мне. — Я свезу тебя на берег, когда захочешь, или посигналю проходящему кораблю, если он будет тебе знаком.
Я воспользовался его гостеприимством. Пока не мог поступить иначе. Я ел его пищу и пил его виски, и взял у него чистую рубашку, которая была ему слишком велика. Она принадлежала его другу, который утонул в море.
Я оставался с ним три месяца и постепенно набрался сил. Я, конечно, помогал ему, чем мог — следил по ночам за маяком, когда он бывал слишком пьян, убирал все комнаты в доме, даже выкрасил две из них и заменил оконные переплеты — и вместе с ним смотрел на море, когда бывали штормы.
Как я выяснил, он совсем не интересовался политикой. Ему было безразлично, кто правил в Амбере. Насколько он судил, все мы, все до единого, были разгильдяи. Пока он мог обслуживать свой маяк, есть хорошую пищу и пить вкусное вино, а также составлять морские карты так, чтобы ему никто не мешал, ему было просто наплевать, что при этом происходит на берегу. Он нравился мне все больше и больше, а так как я тоже кое-что знал о старых морских картах, мы проводили много вечеров, внося в них исправления. Много лет тому назад я отпавился в путешествие на корабле далеко на север, и я составил для него новую карту, основанную на том, что я лично помнил. Это, казалось, доставило ему огромное удовольствие, так же, как и мое описание тех вод.
— Кори (так я ему назвался), мне бы хотелось отплыть с тобой вдвоем когда-нибудь, — сказал он. — Я сначала не понял, что ты был капитаном корабля.
— Кто знает, — ответил я. — Ведь ты тоже когда-то был капитаном, верно?
— Откуда ты знаешь?
— Все эти навигационные приборы, которые здесь собраны, и твоя любовь к составлению карт, к тому же ты ведешь себя, как человек, привыкший повелевать, — ответил я.
— Да, — улыбнулся он, — это так. Когдато я командовал кораблем на протяжении лет ста. Но это было так давно… Давай лучше выпьем.
Я сделал маленький глоток и отставил рюмку в сторону. Я прибавил в весе фунтов сорок за те месяцы, что провел у него, и я боялся, что он узнает меня. Может, он выдаст меня Эрику, может, нет. Я думал, что нет. Но мне не хотелось рисковать.
Иногда, сидя у огня маяка, я размышлял:
«Надолго ли я еще останусь здесь?»
— Ненадолго, — решил я, добавляя в лампу несколько капель жира, — нет, недалго. Я знал, что приближается время, когда мне предстоит отправиться в путь и вновь идти по Отражениям. Затем, однажды, я почувствовал давление, мягкое, вопросительное. Но я не знал, кто это мог быть.
В ту же секунду я остановился как вкопанный, закрыл глаза и заставил себя ни о чем не думать. Прошло, по меньшей мере, пять минут, пока это вопросительное давление не прошло. Тогда я принялся ходить и размышлять, и тут улыбнулся, глядя, КАК я хожу. Я подсознательно ходил по тому небольшому расстоянию, которое мне позволяла моя камера там, в Амбере.
Кто-то только что попытался связаться со мной через мою Карту. Был ли это Эрик? Стало ли ему наконец известно, что я бежал, и не он ли пытается таким образом обнаружить меня? Я не был уверен. Я чувствовал, что он теперь боится ментального контакта со мной. Тогда Джулиан? Или Жерар? Каин? Кто бы это ни был, я закрылся от него полностью, это я знал. И я откажусь от такого контакта с любым членом моей семьи. Может, я и пропущу таким образом какие-нибудь важные новости или чью-нибудь дружескую, нужную мне помощь, но я не мог рисковать. Попытка контакта и моя блокировка оставили от себя странное действие: я задрожал от холода. Меня затрясло. Я думал об этом весь день и решил, что пришла пора мне пускаться в путь. Мало было для меня хорошего в том, что я оставался так близко от Амбера — ведь я был еще очень уязвим. Я оправился вполне достаточно для того, чтобы идти по Отражениям, чтобы найти то место, куда мне следовало прийти, если я хотел, чтобы Амбер когда-нибудь был моим. Пока я жил с Жупеном, размеренная жизнь внесла покой в мою душу. Мне будет тяжело расстаться с ним — я успел полюбить его.
И все же вечером, после нашей традиционной партии в шахматы, я сказал ему о намерении продолжать свой путь. Он налил нам виски и поднял рюмку, сказав:
— Счастливого пути, Корвин. Надеюсь, что мы увидимся когда-нибудь.
Я не стал его спрашивать ни о чем, когда он назвал мое настоящее имя, и он улыбнулся, поняв, что я ничем не выдал удивления.
— Мне было хорошо здесь с тобой, Жупен. Если мне удастя то, что я задумал, я не забуду, что ты сделал для меня.
— Мне ничего не нужно, — покачал он головой. — Я счастлив тем, что имею, делаю то, что я делаю. Я радуюсь, обслуживая этот дурацкий маяк. Это — моя жизнь. И если тебе удастся то, что ты задумал, нет, не говори мне об этом, пожалуйста! Я ничего не хочу знать! Я просто буду надеяться, что ты иногда заглянешь ко мне на огонек сыграть партию-другую в шахматы.
— Обязательно, — пообещал я.
— Если хочешь, утром можешь взять «Бабочку» (
— Прежде чем ты уйдешь, я хочу предложить тебе взять мою подзорную трубу, взобраться на башню и посмотреть назад, на Гарнатскую Долину.
— Что я там могу увидеть?
— Об этом тебе лучше судить самому, без помошников, — пожал он плечами.
— Хорошо, я сделаю это, — кивнул я.
Затем мы много пили, пока не почувствовали себя совершенно расковано, а затем принялись устраиваться на ночлег. Мне будет недоставать старика Жупена. За исключением Рейна, он был
