Любой незнакомый предмет им разбирался; после чего Леша уже мог сделать нечто аналогичное. К тонкостям человеческой души Мастер интереса не испытывал: Маяковский говорил, что после того, как он увидел электростанцию, его перестала интересовать природа - 'неусовершенствованная вещь!'
Дао
В моем лице Леша столкнулся с незнакомым доселе миром женщин. В этом было нечто от взгляда туземца на телевизор. Привычный подход возобладал - с незнакомым явлением надо было разобраться и стать мастером... В отличие от большинства мужчин, Леша исходил не из собственных желаний, а из необходимости освоения технологии. Как Шерлок Холмс, выбросивший как ненужное из своей головы то, что Земля вращается вокруг Солнца, но знающий все о шрифте лондонских газет и пепле сигар, мой герой умудрялся не замечать очевидного. И, как вольтеровский Простодушный, задавал наивные и одновременно мудрые вопросы. Никогда в жизни пробелы в знаниях не вызывали у меня такого энтузиазма! Ликвидировать чужую неграмотность было моей специальностью, а в тот момент я поняла, что и призванием!..
Подход к сексу как к технической задаче принес свои плоды: вскоре он решал ее на 'отлично' (исходя, разумеется, из данных мой условий...)
Двух более непохожих людей трудно было представить. Мы жили в своих параллельных мирах, только по ночам сливаясь в знаменитый знак Дао.
Из чего же, из чего же, из чего же, как поется в детской песенке, сделан был Мастер? Каково его семантическое поле, как выразился бы заумный Лотман? Сила, надежность, железки, чуждость привязанностей, спорт...
В театр, на концерты, в клубы, на выставки Леша не ходил; категоричное 'не для меня' звучало как окончательный диагноз. Я вряд ли решилась бы когда-нибудь искупаться в проруби, даже вместе с любимым мужчиной.
Только однажды наши траектории пересеклись - в археологической экспедиции. Там мы предприняли на байдарке совместную вылазку, на которую я давно напрашивалась. Отправились смотреть церковь с фресками XII века.
Как любому новичку море мне было по колено, то есть, пару часов грести против течения казалось развлечением. Леша стойко сносил побочные эффекты моей гребли, вроде холодного душа. Молча перенес необходимость остановиться. (Я спеклась, меньше, чем через час; руки не поднимались, хотелось лечь. И есть, лежа.) Я съела все взятое с собой съестное. Оказалось, что кроме байдарочного перехода нам предстояло еще пару километров пройти по болотной жиже. Когда, спотыкаясь и падая в гнилую тину с обрезанными осокой руками, мы преодолели лишь малую часть пути, я начала раздумывать: хватит ли мне сил гордо сказать 'бросьте меня здесь!' или скачусь до истерично-детских воплей... Я уже пессимистично склонялась к последнему, когда обернулась на Лешу. Он спокойно шел и... нес на плече байдарку... и добродушно шутил: 'Хорошо, что здесь нет крокодилов!' На обратном пути я, спасаясь от комаров, одела всю имевшуюся в наличии одежду и упала на дно лодки. Один из любимых сюжетов французских комедий: неумеха писательница, живущая исключительно в книжном мире, и надежный, сильный 'дикарь' (от Дугласа до Монтана), который спасает ее в африканских саваннах или вынимает камень из пасти крокодила, но упорно отказывается быть при этом прекрасным принцем - психологически не так уж, в сущности, надуман...
Проснулась я, когда байдарка ткнулась в берег. Леша один выгреб против течения. Мне вспомнился его традиционный ответ на вопрос о помощи: 'Не мешай!'
На меня нахлынули восхищение и нежности, испытанные разве что в раннем детстве к отцу. Леша ответил отнюдь не по-отцовски, и в моей памяти осталось воспоминание, по яркости не уступающее картинам детства.
Каждый художник, да, пожалуй, и каждая личность, создает свой мир. Произвольно подставлять атрибуты можно лишь в мультипликации. Тургенев не мыслим без дворянской усадьбы, парка и библиотеки, левитановских пейзажей и любви, напоминающей мелодии Чайковского. Достоевский весь из боли, унижения, истерики и бедности. Но можно ли представить Тургенева в окопах Севастополя? Каким бы был путь Наполеона, родись он высоким и красивым? Что написал бы Уайльд, работай он корреспондентом газеты 'Сельская жизнь'? Сумеет ли Данди найти себя в жизни большого города? Сможет ли страсть, выманившая Маугли из джунглей, одеть его в будничные одежды семейной жизни? Входит ли в ощущение надежности необходимость зарабатывать деньги? И что делать днем с мужчиной, которого я обожаю ночью?
Я мысленно пыталась вставить хранящиеся в памяти восхитительные картины нашей близости в иной антураж. 'Фотомонтаж' получался довольно грубый. Мне не хватало тепла. В мозаике моего представления о счастье зияла вопиющая дыра: смех детей, играющих с отцом, совместные выходные, подарки, общие знакомые... ... Он самым убедительным образом ответил на мои незаданные вопросы - уходом.
Каждому - свое
Сохранив нежнейшие воспоминания об упоительном романе с воплощением мужественности, я бережно храню, но редко извлекаю из памяти экзотические сюжеты: запах сена и атлетическую мужскую фигуру на фоне звездного неба, таинственный шепот в палатке и волосы, пропахшие дымом, легкость, с которой меня носили на руках.
Я вышла замуж. Была безумно счастлива. Родила второго сына. Развелась. Чуть не умерла от горя. Дважды сменила цвет волос и трижды работу... Начала печататься и не перестала безумно влюбляться.
И теперь мы с Лешей по-дружески шутим над превратностями жизни друг друга. Я по-прежнему делюсь трагикомичностью своих семейных будней, а Мастер привычно молчит, о том, что расстается с каждой, как только речь заходит о семье.
У мамы его телефон записан в начале записной книжки под словом 'аварийная'. И Леша до сих пор чувствует ответственность за исправность моей техники, к которой никто кроме него не притрагивался, приезжает вешать полки и лечить массажем мою спинку. Его маленький теска, показывая сломанную игрушку, неизменно утешает себя: 'Вот приедет Мастер, большой Леша, и все починит!' Я редко поддакиваю сыну с такой уверенностью.
И все же...
Мы составили бы отличную пару на Ноевом ковчеге: сильный рациональный мужчина, с которым не страшно ринуться в бездну водопада или оказаться на необитаемом острове, и маленькая женщина с непостижимым инстинктом любить, рожать детей и массой сведений из абсолютно бесполезной гуманистической культуры.
ДИ КАПРИО РАЙОННОГО МАСШТАБА
Школьник
Это был кошмар! Подростки с избытком наглости и денег и катастрофическим дефицитом способностей, знаний и культуры. Учиться одни не хотели (а многие и не могли), а плюнуть на них и сбежать не могла я, т.к., не зная, что такое частная школа времен перестройки, только что устроилась туда преподавателем литературы.
На мое университетское образование им было плевать, а мне на зарплату из денег за их обучение - нет. Поэтому, преодолев шок от чтения по слогам в 11-м классе, я вынуждена была искать 'гибкие методы'. А проще говоря, научить вряд ли, требовать - бесполезно, а 'расскажите им что-нибудь интересное, Вы же литератор!' (По-моему, господин Журден, узнав, что изучает философия, так же мудро предпочел научиться грамматике.) Развлекать невежд, прочитавших за свою жизнь в среднем по полторы книжки, оказалось не легче. . Юмор у нас был разный, но на их стороне было количество, а на моей эмоциональная восприимчивость. Такое впечатление, что два десятка тупых договорились и пришли сегодня к нам! - перефразировала я про себя современного классика.
Я судорожно искала интеллектуальную отдушину и лицо, глядя на которое, можно говорить о литературе. Вот тут он меня и спас.
Интеллигентный, начитанный, талантливый юноша, единственный улыбавшийся моим шуткам и не пялившийся откровенно на мои ноги.
- Что Дима из 11-А делает в этой школе? - недоумевала я. Мне объяснили, что он инвалид, перенесший 2 операции на сердце, который учится за символическую плату. Ему уже 19-ый год и отрада он только для учителя литературы...
- А мне с ним что прикажете делать? - раздраженно вмешалась в разговор математичка. - Он же дроби сложить не может, а я мат. анализ должна давать? Вам-то хорошо: книжек-то он за годы болезни перечитал уйму, а знаний-то нет! как многие, она свысока смотрела на противоестественные науки.
