коленях, благодарила все силы небесные за избавление его от тяжкой душевной болезни.
В эту самую минуту вошли Спирид Гордеевич и Левчинский. Они стали с молящимися, и поручик, заметно было, молился с великим усердием. По окончании молебна войсковый писарь вызвал майора в другую комнату и сказал ему без околичностей, что приехал с женихом к его дочери.
- С каким женихом? - спросил майор несколько надменно.
- Сосед! - отвечал ему Спирид Гордеевич.- Мы с тобою в таких летах, в которые ничего не пропускают мимо глаз; и ты, верно, заметил, что Алексей Иванович Левчинский и моя крестница Анна Максимовна давно любят друг друга.
- Любят! этого мало. Хорошо любить, да было бы чем жить. Куда он приведет мою дочь? У него только и есть, что ветхая хатка, которая скоро от ветра повалится.
- Откуда такая спесь, любезный кум? Сказать ли тебе всю правду: ведь ты сам немногим чем его богаче...
- Ну, бог весть! - перервал его речь майор, приосанившись и потирая себе руки.
- Но пусть и богаче, - подхватил войсковый писарь, - в чужом кармане считать я не умею и не охотник. Дай бог тебе разбогатеть; тебе же лучше. Худо только то, что ты не помнишь добра, которое тебе сделано: ты позабыл уже, что Левчинский жизнью своею купил себе невесту, что для твоей дочери бросался он на верную почти смерть...
- Полно, полно, Спирид Гордеевич! - вскрикнул растроганный майор. - Вот тебе рука, что сватовство твое не пошло на ветер. Быть так! пусть Ганнуся будет женою Лев-чинского. Видно, на их счастье... Скажу тебе, дорогой мой кум,- продолжал он, понизив голос, - что нынешнюю ночь бог послал мне...
- Клад? - вскрикнул войсковый писарь с лукавою улыбкой.
- Пропадай они, эти проклятые клады! - отвечал майор. - Нет, друг мой, этого грех назвать кладом: я отыскал дедовское наследство. - Тут майор снова рассказал о своей находке и подал найденную им записку войсковому писарю.
- Подлинно, в этом виден перст божий! - молвил Спирид Гордеевич, пробегая записку. - Сам бог благословляет наших молодых людей и посылает тебе это неожиданное счастье, чтоб не было больше никакого препятствия их союзу. Правда, и без того они богаты не были б, а сыты были б. Ты знаешь, у меня нет ближней родни, а дальняя богаче меня вдесятеро и спесивее всотеро: ни один из этих родичей на меня и смотреть не хочет. Имение мое не родовое, а трудовое; я властен им располагать, как хочу...
- Что же ты из него хочешь сделать? - подхватил майор с обыкновенною своею нетерпеливостию.
- Я разделю его на две части, - отвечал Спирид Гордеевич,- одну при жизни еще уступаю Левчинскому, нареченному моему сыну; а другую по смерти моей завещаю своей крестнице, будущей жене его...
- Добрый, добрый сосед! милый, дорогой кум! - повторял Максим Кириллович в сильном движении души, крепко сжимая в дружеских объятиях, своего соседа.
- Пойдем же благословить наших детей, - отвечал сей последний, тихо вырываясь из его объятий, - зачем томить их долее мучительною неизвестностию!
Они вышли, держа друг друга за руки, и застали молодых людей в робком ожидании. Ганнуся сидела в углу, повеся голову; Левчинский стоял подле печки, сложа руки и устремя глаза на синие изразцы, как будто бы хотел срисовывать все вычурные фигуры, которыми они были изукрашены.
- Вот, Максим Кириллович, прошу принять нареченного моего сына к себе в зятья, - сказал войсковый писарь церемониальным голосом, взяв Левчинского за руку и подведя его к майору.
- Рад хорошему человеку, - отвечал майор таким же тоном, - и уверен, что дочь моя будет с ним счастлива.
Через две недели все соседство пировало свадьбу Левчинского и Ганнуси. Брачные пиры продолжались несколько дней, и даже Спирид Гордеевич отбросил на время расчетливую свою бережливость: он, по тогдашнему понятию, пышно угостил созванных им соседних панов. Старый капрал, в день свадьбы доброй своей панянки, одевшись по-праздничному, бодро притопывал здоровою своею ногою под веселую музыку мятелицы, журавля и других плясовых малороссийских песен; а еврей Ицка Хопылевич как человек на все способный и всегда готовый угождать своему помещику явился с своими цимбалами подыгрывать гуслисту и двум скрипачам, которых выписали из города.
Несмотря на все старания Максима Кирилловича, слух о быстром его обогащении скоро разнесся по всему околотку. Все узнали, что у него проявилось много денег, не узнали только, откуда он взял их. Стали доведываться у хлопцев, и те проболтались, что пан долгое время искал кладов. Ясное дело: он разжился найденными в земле сокровищами! Много нашлось охотников обогатиться этим легким способом; но все они не так счастливо кончили, как старый наш майор: не у всякого был такой добрый и предусмотрительный дедушка!
Заимодавцы Майоровы снова явились к нему, уже не с криком и угрозами, а с поздравлениями и низкими поклонами. Все они получили сполна свои деньги и от души пожелали другим своим должникам, в состоятельности коих не были уверены, так же счастливо поискать кладу.
Ицка Хопылевич также явился однажды с своею претензиею, как говорил он. Честный еврей расчел, что, по условию, ему следовала третья доля из находки майоровой; но Левчинский с смехом вызывал его отгадать посредством своей науки, где Максим Кириллович нашел свой клад; а Влас, случившийся тут же, советовал Ицке лучше прятать третью долю, которую отсчитает ему майор, нежели то серебро, которое он хотел утаить на Кудрявой могиле. 'Иначе, примолвил насмешливый Влас, - щеки твои опять рассыплются кладом. Ты знаешь, приятель, что и я отчасти смышлен в колдовстве и без волшебного прутика знаю, где отыскивать серебро'.
