чувства по отношению к нему, Фрэнку Бердуну, а не к Джилу Берку.
— Скажи мне, дорогая, мистер Берк не просил тебя встретиться еще раз? — Просил. Я сказала, что подумаю, поскольку не хотела ничего обещать. — Думаю, когда он еще раз позвонит, ты согласишься.
Элен колебалась.
— Вы полагаете, это что-нибудь даст? Вы думаете, он ни в чем меня не подозревает?
— Мистер Берк выдающийся эгоист, — самоуверенно заявил француз. — Он не в состоянии поверить, что его кто-то может использовать в своих целях, тем более, женщина.
Она была спокойна, но недоумевающе закусила губу.
— Я просто не знаю...
— С сегодняшнего дня вы будете получать прибавку к жалованию.
— Хорошо, — Элен улыбнулась и кивнула, — но если только он попытается в отношении меня использовать силу, я выхожу из игры. Есть вещи, которыми я не хочу заниматься.
— Я все понимаю, Элен, и благодарю тебя.
Когда она вышла, француз снял трубку и велел Менни Фоту заниматься своими обязанностями. Этот приказ означал, что Менни не должен ничего говорить. Гаденыш, подобный Менни, не мог ослушаться свистка своего хозяина. Взгляд француза уплыл вдаль, и он вновь улыбнулся. Ну и куколка эта Элен Скенлон. Ему даже стало неприятно, что он выслушивал чушь, которую нес Менни Фот.
Передовица утреннего выпуска смело заявила, что дорогостоящее, тщательное расследование о принадлежности конторы каким-то определенным лицам, конторы, где произошел взрыв, показывает, что идет война гангстеров. Заголовок: «ВОЙНА ГАНГСТЕРОВ» успел даже попасть в утренние выпуски теленовостей. Полиция не назвала имена убитых, но один человек за пятьдесят долларов узнал некоторых. Были обнаружены Прожженный Ян и Люсьен. Даже беглое ознакомление с остальными людьми из окружения Леона Брея много о чем говорило. То, что раньше считалось лишь предположением, теперь становилось фактом.
Роберт Ледерер с раздражением обмахнулся газетой и швырнул ее в сторону. Сжав кулаки, он прошел к красному креслу.
— Черт побери, комиссар! Как мы можем что-нибудь сделать, когда кто-то выдает такие пенки!
— Вы были обязаны взять этот дом под наблюдение, — отозвался рослый мужчина в черном.
— Но мы не знали, что там находится. Они работали в этом доме всего две недели.
— А кто-то знал, что там делается.
— Послушайте, это может быть вызвано внутренними волнениями.
— Ерунда, меня не обманешь! Это проклятая война гангстеров, как называют ее газеты. С дьявольским Синдикатом что-то происходит, а что — мы не знаем. У них накопилось столько трупов, что скоро и хоронить будет негде. А мы заслужили презрение всей общественности от Калифорнии до Вашингтона. — Он взглянул на капитана Лонга и двух инспекторов, стоявших рядом с ним. — Скольких вы арестовали?
— Навалом, но никто из арестованных не имеет никакого отношения к этому делу, — ответил один из инспекторов.
— Полагаю, никто ничего не знает?
— Точно, комиссар.
— Информаторов вы больше не используете?
— Они знают не больше нашего.
— И ни у кого никаких идей. Великолепно! Просто чудесно!
— Кое-что мы узнали, — резко выпалил Билл Лонг. — Маловато, но все же...
— Что? — в голосе комиссара послышалось любопытство. Ему надоело вместо ответов получать извинения и объяснения.
— Труп, обнаруженный в Проспект-парке, частично похож на пару других, найденных давно. Мы послали Петерсона в Чикаго и он узнал там о некоем Виго, который был обычно неравнодушен к человеческим внутренностям. Вот уже шесть лет, как он куда-то исчез.
— Прекрасно, — съязвил комиссар. — Теперь можно спать спокойно. Великое открытие! Искать парня, которого шесть лет никто не видел. Газетам бы такое очень понравилось.
Билл Лонг и сам ухмыльнулся. Сказанное им прозвучало глупо, но все же он добавил:
— По крайней мере, мы сможем опознать убийцу, когда он попадет к нам в руки.
— Каким образом?
— Он срезал свой собственный пупок, когда был еще ребенком.
Для комиссара этого было достаточно. Он швырнул окурок в полупустую чашку кофе и вышел из комнаты. Оба инспектора не знали, что и сказать. Ледерер повернулся к Лонгу и резко спросил:
— Где вы взяли эту сумасшедшую идею?
— У вашего любимчика.
Ледерер не понял, и капитан пояснил:
— У Джила Берка.
— Ясно. Так что вы теперь думаете?
