подчиненных о старшем начальнике, если начальнику действительно нужна помощь.
- Это тебе так кажется, - опередил его Маслюков. - А люди составляют свои представления о вещах и понятиях по своим собственным восприятиям, впечатлениям. Верно? Верно! И ты обязан заботиться о том, чтобы у тебя было доброе имя. Ты ведь государственный человек. И партии, государству нашему нужно, чтобы тебя уважали, верили тебе, без тени сомнения в душе повиновались твоей воле. А вот ты зазнался...
Рябов поморщился: ему показалось, что тот малозначительный, как теперь кажется, полузабытый разговор имеет прямое отношение ко всему происходящему сейчас. Да, возможно, он, полковник Рябов, подзазнался. Командир дивизии ведь, единоначальник! Мечтал побыстрее укомплектовать полки и полюбоваться их силой, выучкой в строю, на параде... А в бою?..
С досады Рябов отшвырнул ногой кем-то брошенную во ржи каску и, шагая рядом с Маслюковым к дороге, кусал нижнюю губу. Почему не приходили ему в голову мысли о том, как будет управлять дивизией в бою? Впрочем, приходили. Думал он и об этом. Ведь о возможности нападения на нас говорилось много - в приказах, на совещаниях, на сборах в штабе армии... Вот именно - говорилось... И даже неплохо обучали войска и штабы. А как же организовать оборону в случае нападения? Плохо об этом думали. И главное должных мер не приняли. Убеждали себя в другом, что, если грянет война, будем воевать только на чужой территории, малой кровью, на территории того, кто нападет на нас. А то, что готовится нападение, проглядели, не отмобилизовали вовремя армию, не сосредоточили в нужных местах силы.
И лично он, Рябов, еще надеялся, что в случае нападения Германии на Советский Союз - первое в мире пролетарское государство - немецкий пролетариат поднимет революцию. Об этом он вчера спросил у пленного гитлеровца, которого доставил в штаб младший политрук Маринин. Гитлеровец усмехнулся и ответил:
- Когда мы завоюем Россию, вы узнаете, что такое гестапо, виселица и концентрационный лагерь. А для немецкого народа, кроме этого, существует еще пропаганда. Фюрер продумал все...
'А что же происходит сейчас? Нужно, как говорит Маслюков, глазами других посмотреть на события'.
За этими мыслями полковник Рябов не заметил, что осталось позади ржаное поле и они, перепрыгнув через запыленный кювет, оказались на людной дороге.
Остановили первую подошедшую группу красноармейцев.
- Из какой части? - спокойно спросил Рябов.
- Из разных, - невпопад ответили солдаты.
- Куда путь держите?
- На сборный пункт.
- Где же он находится?
- Кто его знает... Где остановят, там и собираться будем. Говорят, формируют части не то в Минске, не то под Минском.
- Так, так, - помедлил полковник, - а где же ваши роты?
- От наших рот остались рожки, ножки да мы. Окружили всех - и амба. Кто вырвался - драпает без оглядки, - ответил высокий солдат с воспаленными глазами на небритом лице.
- А наш инженерный батальон саперными работами занимался, когда фашисты напали, - стал рассказывать рыжеусый солдат с перевязанной рукой. - Оружие наше в козлах стояло, а фашисты вдруг по этому месту из минометов ударили. В пять минут из винтовок и пулеметов щепки сделали. А мы с лопатами остались. Дрались, сколько могли...
- Как же понимать вас, товарищи 'окруженцы'? - недоумевал полковник Рябов. - Говорите - всех разбили, разгромили. Но где же фашисты? Почему их до сих пор здесь нет? Кто же не пускает вражескую пехоту, артиллерию к этим отдельным танковым группам, которые прорвались в наши тылы? Молчите? Может, послушаем, что другие скажут?.. Садись! - скомандовал полковник.
Солдаты расселись на обочине. Каждый глядел на полковника, на старшего батальонного комиссара внимательными глазами, с какой-то надеждой, с готовностью делать все, что они прикажут. А Рябов и Маслюков смотрели вдоль дороги, по которой, вздымая пыль, шел танк Т-34.
Когда танк подъехал ближе, все обратили внимание на его изуродованную пушку, обилие вмятин на броне. Танк тащил на буксире огромнейший автоприцеп, битком набитый ранеными солдатами и командирами, женщинами и ребятишками. Рябов решительно махнул рукой, машина остановилась. Мотор ее заглох, из люков высунулись головы танкистов.
- Подойдите сюда, - приказал им полковник.
Танкисты, заметив на петлицах начальства шпалы, поспешно вылезли из машины, подошли и отдали честь. Один из них оказался младшим лейтенантом.
Женщины и раненые смотрели из прицепа настороженно, боясь, что начальство прикажет им высадиться.
- Куда следуете, товарищ младший лейтенант? - спросил Рябов.
- До первой станции, где смогу сдать своих пассажиров, - улыбаясь, ответил танкист.
- Гитлеровцы машину покорежили?
- Так точно. Но мы им тоже накорежили.
- Где дрались?
- Под Гродно.
- Какова там обстановка?
- Атакуют. Фашисты город забрали. Наш танковый полк понес большие потери, но сейчас держит оборону - отход пехоты прикрывает. Много немецких танков сожгли.
Полковник Рябов многозначительно посмотрел на сидевших красноармейцев.
- Один наш броневик даже самолет сбил, - продолжал рассказывать младший лейтенант. - Пикировал бомбардировщик на него, а командир орудия не растерялся и пушку - под наивысший угол. Как ахнул, так самолет в щепки.
- А как пехота дерется? - спросил Маслюков.
- Да, да, расскажите, как пехота дерется и почему это так много людей сборные пункты ищут? - поддержал комдив, указывая рукой на сгрудившихся на дороге красноармейцев.
- Ничего здесь непонятного нет, товарищ полковник. Фашистов много, а нас мало. Самолетов и танков у них больше. Наступают они по всем дорогам, а у нас сил нет обороняться везде. Так и оказываются немцы в нашем тылу. А то еще обманом берут.
- Но все же, говорите, наши не бегут? - спросил Маслюков.
- Всяко бывает. В окружении дерутся до последнего патрона. Потом вырываются. А собраться после этого уж трудно, особенно если ночью пробивают кольцо. Вот и ищут сборный пункт. Да вы лучше вон с капитаном поговорите. - И младший лейтенант кивнул головой в сторону автоприцепа.
Полковник Рябов взялся руками за борт запыленного кузова и взобрался на колесо. Капитан, смежив вздрагивающие веки, лежал среди густо сидевших людей; его перебинтованная голова покоилась на коленях молодой женщины с большими испуганными глазами. Под расстегнутой гимнастеркой капитана тоже виднелись бинты с ржавыми следами крови.
Рябов некоторое время молча смотрел в посеревшее, небритое, с заострившимися чертами лицо раненого, потом участливо спросил:
- Говорить можете?
Капитан медленно открыл глаза, тяжело вздохнул, и все услышали его хриплый, негодующий голос:
- Говорить?.. Кричать нужно, а не говорить! - В воспаленных глазах раненого сверкнули злые огоньки. - Вдалбливать всем в головы, чтобы никогда не выветрился из памяти урок, который фашисты нам дали!.. Да, да! Позабыли мы, что среди волков живем! Вот и учат нас уму-разуму - пулями, бомбами учат!
Было похоже, что этот израненный человек обезумел от физических страданий и всего того, что он видел.
- Успокойтесь, капитан. Толком расскажите, - тихо, но твердо промолвил Рябов.
Капитан подобрал под себя руки и с трудом приподнялся.
- А что рассказывать?.. Напали, а мы не готовы... Думаете, только в беспечности дело? Черт его знает в
