большой перекресток представлял собой круглую площадь, посреди которой стоял какой-нибудь здоровенный памятник: Карлу IV, Колумбу, Куаутемоку и, наконец, монумент Независимости, большая золотокрьшая фигура, называемая «Ангелом».
Дальше к западу Ла-Реформа поворачивала наискосок вправо и проходила через парк Чапультепек. Высокие деревья склонялись над дорогой, образуя над ней зеленый полог, так что путь пролегал по чередованию пятен света и тени. Парк простирался и справа, и слева от дороги.
Мимо проносились попутные и встречные дешевые такси «песерос» – красные, желтые, темно-зеленые; движение было оживленное, машины ехали на удивление быстро. Эллен Мэри закурила две сигареты, протянула одну Грофилду и сказала:
– Красивый город. Пожалуй, когда-нибудь стоило бы приехать сюда просто так.
– Когда у вас будет возможность полюбоваться им, вы это имеете в виду?
– В общем, да.
Грофилд посмотрел на нее. Она безмятежно и непринужденно сидела рядом. Свет – тень, свет – тень, солнце подчеркивало прелесть ее волос.
– Все никак не пойму, в какую же переделку вы влипли, – сказал он.
– И не пытайтесь. Прошу вас. Грофилд пожал плечами.
– Терпение – мое второе имя, – сказал он.
– А Алан – первое и настоящее?
– Да.
– Спасибо, спасибо вам за помощь, Алан.
– Ради Бога. Но что же я сделал?
– Вы соорудили «кистень». Грофилд расплылся в улыбке.
– Это я завсегда, – ответил он.
В конце парка Чапультепек, у огромной статуи-фонтана, которая смахивала на самую большую в мире подставку для книг, Грофилд свернул с Реформы на авеню Мануэль Авила Комачо. В агентстве по прокату автомобилей он провел пять минут, изучая дорожную карту, и теперь удивлялся тому, что ей так легко следовать.
Девушка сказала:
– Вы еще не сообщили мне, куда мы едем. Задумали преподнести мне сюрприз?
– Нам обоим. Я никогда еще там не был, но наслышан об этом местечке. Оно к северу отсюда, примерно…
– К северу? Но ведь Акапулько на юге. Может, нам следовало бы ехать в сторону Акапулько и остановиться до пятницы где-нибудь по пути туда?
– Нет, ничего подобного. Я посмотрел карту, и, похоже, в Акапулько ведет только одна дорога. Она проходит через Тахко и сворачивает на юг, к побережью. В Акапулько можно попасть только по ней из любого другого места, значит, нашим приятелям только и надо, что ехать по ней, пока они не найдут нас.
– О-о. Я этого не знала. Только одна эта дорога?
– Только одна эта дорога.
– Но это же нелепо. Акапулько – большой город, курорт.
– Одна дорога.
– Боже милостивый, да ведь нет такого города, чтобы к нему вела всего одна дорога! Должны же быть дороги, которые идут с севера на юг и с востока на запад, так всегда бывает. А это уже две, даже четыре, потому что ехать можно во всех направлениях.
– Только не в Акапулько. Согласно карте, туда есть только дорога из Мехико-Сити, и все. Она ведет в Акапулько с севера и обрывается. Южнее Акапулько лишь океан. На востоке и западе – побережье, но вдоль него нет дороги. Возможно, в один прекрасный день она появится, но сейчас ее нет.
– Тогда как же мы доберемся туда?
– Над этим мы еще успеем поломать голову, – ответил Грофилд. – А сейчас едем на север, в одно местечко под названием Сан-Мигель-де-Альенде. Мы останемся там до… Когда вам надо быть в Акапулько? В какое время дня в пятницу?
– Около полуночи.
– Хорошо. В пятницу рано утром мы покинем Сан-Мигель и направимся в Акапулько, а там видно будет.
– Но если существует только одна эта дорога…
– Там будет видно.
– Ну что ж, – согласилась она. – Там будет видно.
Глава 4
Элли вылезла из бассейна, поправила трусики купальника, отбросила руками мокрые волосы с лица и подошла к Грофилду.
Грофилд сидел на травке на солнцепеке, в плавках, с бутылкой пива «Карта Бланка» и был вполне доволен жизнью. Предполуденное солнце припекало, воздух был чист, вокруг – красота; рана его не беспокоила, а девушка, шагавшая к нему, выглядела невероятно привлекательной в голубом бикини.
Грофилд праздно улыбнулся, махнул бутылкой, взглянул на девушку сквозь стекла новеньких солнцезащитных очков и сказал:
– Здравствуй, товарищ. Заколдуй-ка меня.
– Товарищ, – повторила она, плюхаясь рядом с ним на землю, отобрала у него бутылку, сделала изрядный глоток и вернула ее Грофилду.
– Вам надо бы окунуться.
– А повязка?
– Ее все равно придется менять. Кроме того, вода из источника теплая, и от нее ране вреда не будет.
– Хватит с меня и солнца. Я доволен.
Элли посмотрела на него и рассудительно кивнула.
– Вы набрались сил? – спросила она.
– Милая, я же сказал вам, что никогда не был в Сан-Мигеле. Я наслышан о нем от друзей. Они говорили мне, что это мексиканский Гринвич-Виллидж, тут полно американских художников, писателей, композиторов и еще черт-те кого, и все живут здесь по шестимесячным туристическим визам, потому что тут якобы все дешево и роскошно…
– И уродливо, – закончила она.
– Нет. И красиво. Я беседовал с барменом, он говорит, что Сан-Мигель – это национальный памятник, музей под открытым небом. В Мексике их два: этот и Тахко, национальное достояние. Тут ничего нельзя строить и сносить без разрешения правительства.
– Потому-то они не ремонтируют улицы?
– Булыжник. Это старая Мексика, сохранившаяся доныне. Мне и самому кажется, что она прекрасно смотрится.
Девушка кивнула.
– Мне тоже. Я рада, что мы проехали через Тахко, это было очень приятно. Я могла бы всю жизнь любоваться им, но жить там не стала бы ни минуты. По-моему, тамошняя гостиница слишком уж старо- мексиканская. Новая Америка – вот это по мне, – Она потянулась, и это получилось у нее очень изящно. – Одна отрада: Хоннеру и в голову не придет искать нас там.
– Хоннеру?
– Тому, которого вы обрызгали.
– Хоннер.
Она снова потянулась.
– Ну, что будем делать теперь?
– Подождем. Вечером можем снова съездить в город, поглядим на ночную жизнь.
– Могу представить, какая там ночная жизнь. Хотя ладно, съездим.
– Я вас не принуждаю.
