своей выгоде. Во-первых, пора начинать убеждать Хуана принять на себя заботы о Герреро после смерти отца. Во-вторых, внушить Эдгару уверенность в себе. Поэтому он сказал:
– В тот день, когда ты станешь правителем своей страны, Хуан, надо будет покончить с тем положением, которое порождает таких людей.
Хуан бросил хмурый взгляд на человека, сидевшего на кафельном краю бассейна, и губернатор заметил, что юноша проникается сознанием ответственности. Хуан постигал эту науку, пусть медленно, зато верно.
– Вряд ли, – глухо сказал Хуан, – кто-нибудь мог хоть в чем-то перечить отцу.
– Чтобы повлиять на его привычки? Едва ли.
– Едва ли, – эхом отозвался Хуан и смежил веки. Губернатор повернулся к Эдгару со словами:
– Когда настанет этот день, убийц больше не будет. Они просто останутся не у дел.
Эдгар понял. Он кивнул и сказал:
– Аминь.
Открыв глаза и посмотрев на незадачливого убийцу, Хуан проговорил:
– Мы не скажем отцу, что тут произошло. Полиции тоже. Этот человек – просто грабитель, вот и все. Губернатор нахмурился.
– Но почему?
Хуан повернулся и посмотрел ему в глаза.
– Я не хочу, чтобы его снова упрятали в тюрьму в стране отца. Пусть его посадят в мексиканскую тюрьму.
Губернатор улыбнулся, и на душе вдруг стало легко. Все образуется, и, ей-богу, у парня все задатки прекрасного вождя, отменного предводителя.
– Хорошо, – согласился губернатор. – Если только он сам не станет выступать с речами.
– Я с ним поговорю, – сказал Хуан и встал. Когда через несколько минут полицейские в коричневой форме тяжело поднялись по склону холма, Хуан сидел на корточках перед пленником, беседуя с ним по- испански. Он выпрямился, вернулся к губернатору и по-английски ответил на вопросы полицейских.
Глава 12
Генерал Позос неторопливо спустился по пружинящим сходням в катер, где два матроса подхватили его под руки и помогли забраться на борт. Посадка и высадка портили ему все удовольствие от прогулок на яхте.
Вместе с ним в катер спустились Боб Харрисон и еще несколько приближенных. Когда все расселись – Харрисон рядом с генералом, – катер отвалил от яхты и направился к берегу.
Харрисон держал на коленях блокнот. Был полдень, солнце стояло в зените, не давая почти никакой тени. Становилось жарко, даже чересчур, но Харрисон в своем сером полотняном костюме и светло-сером галстуке был невозмутим и, казалось, не чувствовал зноя.
– Вы начнете, – говорил он, заглядывая в блокнот, – с ответа на приветствие мэра города прямо на причале.
– Да знаю я его, – буркнул генерал. – Он свинья. Генерал пребывал в дурном расположении духа, и не только из-за шатких сходен, но и из-за того, что второй темно-синий мундир, в который ему пришлось облачиться, оказался чересчур плотным для такого солнечного дня. Генерал обливался потом. Он был весь липкий.
Харрисон, совершенно не тронутый замечанием генерала. продолжал читать:
– Мэр будет на завтраке в вашу честь. В числе приглашенных будут…
Генерал Позос в злобном молчании слушал перечень приглашенных, яо, когда мелькнула фамилия одной известной киноактрисы, он сказал:
– Это та блондинка?
– Нет, сэр. Рыжая.
– Возможно, я ее захочу.
– По-моему, она только что опять вышла замуж, генерал, и фамилия ее мужа тоже значится в списке.
– Рог nada. – Генерал пренебрежительно махнул рукой, как бы говоря: «Не очень-то и хотелось». Он всегда переходил на испанский, когда желал сохранить лицо. Он не верил, что английский может в полной мере передать безразличный тон, которым Позос хотел объявить, что ему наплевать на эту рыжеволосую киноактрису, что она уже забыта, что ее для него не существует. Все необходимые тонкости речи давались ему только на родном языке.
Харрисон как ни в чем не бывало продолжал:
– После ланча, который будет дан в «Хилтоне», состоится небольшая пресс-конференция, а затем вы…
– Репортеры? – Генерал не жаловал жнецов новостей и имел на то основания.
– Мы заручились обещанием сотрудничества. Все равно они мексиканцы, кроме двух человек.
– А эти двое?
– Один американец, другой – британец.
– Уж и не знаю, который хуже. – Это не было шуткой, поскольку генерал не умел шутить. Это была истинная правда, изреченная с каменным лицом.
– Они не будут ерепениться, генерал, все улажено.
– Хорошо.
– После пресс-конференции вы отправитесь в номер, отведенный вам в «Хилтоне», и там побеседуете с новыми кандидатами в члены вашего личного штаба.
Генерал улыбнулся. Это означало, что там будут женщины, а он любил женщин – новеньких, с иголочки.
– С четырех до семи, – продолжал Харрисон, – вечеринка с коктейлями, которую устраивает в вашу честь один американский писатель. – Он назвал фамилию человека, романы которого о врачах неизменно попадали в списки бестселлеров.
Генерал о нем слыхом не слыхивал. Он что-то буркнул, ему было наплевать.
– Обед в восемь, – сказал Харрисон. – Хозяин – посол Бразилии, у него поместье за городом.
Генералу не нравилась Бразилия, потому что она была такая большая. Он сложил губы бантиком, но ничего не сказал.
– В ваши покои вы вернетесь к одиннадцати, – закончил Харрисон, – и остаток вечера будете свободным. Отплываем мы в девять утра.
Генерал кивнул.
Когда катер пришвартовался, сильные руки помогли генералу встать и подняться на прочный настил, где его ждала толпа людей с улыбками на физиономиях и протянутыми руками. Все были разодеты, как на парад.
Последующие пять минут генерал был занят протокольным обменом любезностями и церемонией знакомства. Тут было немало людей, которым следовало улыбаться, и много рук, которые надлежало пожать. Причем в определенной последовательности. Генерал любил эти суетные церемонии точно так же, как он любил свои мундиры: они внушали ему чувство собственного величия, нужности, добродетели.
Разумеется, встречать его пришли в основном политики – мэры, губернаторы, послы и прочие видные люди. Были там и Люк Харрисон, отец Боба, и доктор Эдгар Фицджералд, оба где-то в самом конце шеренги. Генерал Позос был рад видеть их, особенно доктора, который должен здесь присоединиться к нему на неопределенный срок. С широкой улыбкой он обеими руками схватил руку доктора. Телесные недуги, донимавшие генерала последние несколько лет, в особенности все более частые случаи полового бессилия, и пугали, и злили его. Уже от одной мысли, что его пользует такое светило, как доктор Эдгар Фицджералд, генерал испытывал громадное облегчение.
Пожимая доктору руку, генерал с чувством произнес:
– Несказанно счастлив, мой доктор. Несказанно счастлив. Ваши покои на судне вам понравятся, я в этом убежден.
Доктор выглядел малость изнуренным, возможно, из-за перемены климата или непривычной еды, но сумел улыбнуться в ответ и сказал:
