Ярость

Дана развернула меня лицом к себе, приподнялась на цыпочки, поцеловала. Я ощущал тепло ее бедер, но теперь не находил в этом ничего приятного.

— Я заметила, как ты смотрел на меня, — говорила она. — Ты будешь нежным? Ты можешь быть нежным?

— Я могу попытаться.

Что за абсурдный ответ. Я коснулся ее грудей. Дана прижала меня к себе. Но эрекции как не бывало.

— Только не говори Питу. — Она повела меня за собой, держа за руку. — Он меня убьет. У нас… любовь.

Она завела меня за лестницу, где траву покрывали ароматные сосновые иголки. Ступени отбрасывали тени на ее тело, когда она снимала платье.

— Это просто безумие. — По голосу чувствовалось, как она возбуждена.

Потом мы улеглись, и я остался без рубашки. Дана занялась ремнем. Но мой член все еще отдыхал. Она погладила меня по животу, потом ее рука скользнула в трусы, и мускулы ног дернулись, не от удовольствия или отвращения, а в ужасе. Рука ее напоминала резину, холодная, какая-то неживая.

— Ну же, — прошептала она. — Давай, давай, давай.

Я старался подумать о чем-то сексуальном, о чем угодно сексуальном. О том, как смотрел под юбку Дарлин Андрейссен в классе самоподготовки, а она знала, что я смотрю, и не возражала. О колоде игральных карт Майнарда Куинна с голыми женщинами на рубашках. О Сэнди Кросс в сексуальном черном нижнем белье, и что-то внизу шевельнулось… но потом сексуальные образы уступили место отцу с охотничьим ножом в руке, рассказывающему о том, как наказывали неверных жен чероки.

(«Что?» — спросил Корки Геролд. Я объяснил, что чероки разрезали неверным женам нос надвое, чтобы еще одна щель появлялась на лице. «Ага», — кивнул Корки, и я продолжил.)

Это решило дело. Начавший было приподниматься член вновь превратился в макаронину. Таким и остался. Несмотря ни на что. Мои джинсы присоединились к рубашке. Трусы оказались на щиколотках. Она извивалась подо мной. Я ощущал жар ее тела. Рукой схватился за член и потряс, словно спрашивая, в чем дело. Но мистер Пенис разговаривать со мной не захотел. Я запустил руку в ее теплую промежность, проведя по лобковым волосам, на удивление похожим на мои, мой палец скользнул в заветную щель. Я думал: Вот это место. Место, о котором мужчины вроде моего отца шутят на охоте или в парикмахерской. За которое убивают. В которое влезают силой. Укради его или ворвись в него. Возьми… или уйди.

— Где же он? — выдохнула Дана. — Где же он? Где?..

Я старался. Но не зря есть бородатая байка о том, как парень пытался засунуть пастилу в бутылочное горлышко. И все это время в ушах стоял рокот прибоя, словно звуковой фон в любовном эпизоде из фильма-мелодрамы.

Тогда я скатился с нее.

— Извини. — Голос у меня сел.

У нее вырвался вздох, вздох раздражения.

— Ничего. Такое случается.

— Со мной нет. — Словно отказ этого агрегата случился впервые за несколько тысяч включений. Высоко-высоко над головой «Роллинг стоунз» и Мик Джаггер надрывались в «Горячей штучке». Судьба сыграла со мной очередную шутку. Холодная опустошенность поглотила меня. Пришло осознание того, что я, несомненно, гомосексуалист. Где-то я прочитал, что для того, чтобы быть гомосексуалистом, не обязательно иметь половые контакты с мужчинами. Ты можешь быть им и не знать этого до тех пор, пока гомик, затаившийся в твоем подсознании, не выскочит наружу, словно мать Нормана Бейтса в «Психо», и ты не запляшешь, накрасившись маминой косметикой и надев мамины туфли.

— Может, оно и к лучшему, — добавила Дана. — Пит…

— Послушай, извини меня.

Она улыбнулась, но, как мне показалось, натянуто. С тех пор я все думаю об этом. Мне бы хотелось верить, что улыбка была настоящей.

— Это все «травка». Я не сомневаюсь: без нее ты мужчина что надо.

— Это точно. — В моем голосе слышалась обреченность.

— Ладно. — Она села. — Я иду наверх. Ты немного побудь здесь, а потом тоже приходи.

Я хотел попросить ее подождать, позволить мне попробовать еще раз, но заранее знал, что ничего у меня не получится, не получится, пока не высохнет океан, а луна не позеленеет. Она натянула платье, застегнула молнию и отбыла, оставив меня под лестницей. Месяц пристально наблюдал за мной, вероятно, хотел увидеть, плачу я или нет. Я не плакал. Какое-то время спустя собрал одежду, стряхнул с нее прошлогодние иголки. Оделся, поднялся по ступеням. Пит и Дана испарились. Джо в углу лобзался с какой- то роскошной девахой. Я сел, дожидаясь, когда закончится вечеринка. Она таки закончилась.

К тому времени, когда мы вернулись в Бангор, заря отработала свою смену и над горизонтом поднялся красный диск солнца. В машине все молчали. Я ужасно устал и не хотел говорить о том, сколько горя принесла мне эта вечеринка. Я чувствовал себя совершенно раздавленным случившимся.

Мы поднялись в квартиру, я лег на диван в гостиной. Последнее, что я запомнил перед тем как заснуть, — полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь жалюзи, да маленький коврик у батареи.

Снилось мне Скрипящее Чудище. Так же, как в детстве, я лежал в постели, по стенам и потолку двигались тени ветвей. Только на этот раз Чудище не остановилось у спальни родителей, а приближалось и приближалось, пока с жутким скрипом не распахнулась дверь моей комнаты.

Вошел отец. На руках он держал мать. С разрезанным носом. Кровь замарала ее щеки, как краска войны.

— Хочешь ее? — спросил отец. — На, бери, паршивая никчемность. Бери ее.

Он бросил мать на кровать рядом со мной, я увидел, что она мертва, и с криком проснулся. Член стоял столбом.

Глава 27

Никто не нашелся что сказать, даже Сюзан Брукс. Несказанных слов особо и не осталось. Большинство поглядывали в окна, но и там не находили ничего интересного. Народ разогнали, особой активности не наблюдалось. Я решил, что сексуальная история Сандры лучше моей: в ней присутствовал оргазм.

Тед Джонс по-прежнему буравил меня взглядом (я подумал, что отвращение в нем полностью вытеснила ненависть, и меня это могло только радовать). Сандра Кросс вновь погрузилась в собственный мир. Пэт Фицджеральд мастерил из листа бумаги самолетик.

— Мне надо в туалет! — вновь напомнила о себе Ирма Бейтс.

Я вздохнул. Совсем как Дана Коллетт под лестницей в Скудик-Пойнте.

— Так иди.

Она изумленно вытаращилась на меня. Тед мигнул. Дон Лорди прыснул.

— Ты меня застрелишь.

Я повернулся к ней:

— Надо тебе в сортир или нет?

— Я могу и потерпеть, — надулась она.

Я шумно выдохнул, как мой отец, когда злился.

— Слушай, или ты пойдешь, или перестанешь ерзать на стуле. Не хватает еще лужи на полу.

Корки загоготал. Сара Пастерн ахнула.

Вот тут Ирма поднялась и зашагала к двери. Одно очко я все-таки выиграл: Тед теперь смотрел на нее, а не на меня. У двери она в нерешительности замерла, рука зависла над ручкой. Совсем как человек, которого ударило током, когда он прикоснулся к комнатной антенне, и теперь он решается повторить