Не обсуждать нам горячо, И не грузить дубовых досок, Друг друга чувствуя плечо. Явились в храм лихие люди, Переписали каждый шаг, И словно голову на блюде, Нас вынесли во внешний мрак. Воздастся каждому по вере. Где труп, там будут и орлы. От нас остались только двери Да византийские полы… Прощай Косьма и Дамиане. Уж в окнах алтаря рассвет. А нам в политкорректном храме Отныне места больше нет. Закончил так, боец охраны Утёр припухшие глаза. На лик суровый Дамиана Скупая капнула слеза. Смерть бригадира На дальнем московском объекте, Где краны, забор да сортир, Средь бела дня, верьте? не верьте, Однажды пропал бригадир. Случиться такому ведь надо. Он был полон сил и здоров. Угрюмо молчала бригада. Мелькали фуражки ментов. Вполголоса шли разговоры. С утра ещё был он живой. Растерянный доктор со скорой Седою качал головой. Фундамент огромного зданья, Железные бабки копров. Сбирал лейтенант показанья, На стройке искал фраеров. Володька, с КАМАЗа водитель Сказал:? “Здесь концов не найдёшь…” И масляной ветошью вытер Блестящий бульдозера нож. “Слезами глаза мои пухнут. Он был как отец нам и брат, Ходил в лакированных туфлях, Под мышкой носил дипломат. Отправил однажды бульдозер Халтурить, подделав наряд, Налил всей бригаде по дозе, А деньги сложил в дипломат. И вот получил он награду, Не знаю, как вышло уж так? Зачем не делился с бригадой? Почто обижал работяг?” Солдаты для следственной группы Лопатили тонны земли, Искали останки от трупа, Да так ничего не нашли. Нашли они следственной группе, Где сваи из грунта торчат, Один лакированный туфель Да чёрный портфель-дипломат. А Лёха? Володькин брательник, Прошедший Сургут, Самотлор, Он ватник накинул на тельник, Сказал, закурив “Беломор”: “Начальник, молчи об народе. Тебе ль за народ говорить. Народ, как в семнадцатом годе, Сумеет себя защитить!” … На дальнем московском объекте, Где ямы, бетон да тоска, На память безвременной смерти Заделана в цоколь доска. Слова песни из к/ф “Осень на Заречной улице” Уж не придёт весна, я знаю. Навеки осень надо мной. И даже улица родная Совсем мне стала не родной. Среди моих пятиэтажек, Где я прожил недолгий век, Стоят мудилы в камуфляже И сторожат какой-то Bank. Как поздней осенью поганки Мелькают шляпками в траве, Повырастали эти банки По затаившейся Москве. Сбылися планы Тель-Авива. Мы пережили тяжкий шок. И где была палатка “Пиво”, Там вырос магазин “Night Shop”. И пусть теснятся на витрине Различных водок до фига, Мне водка в этом магазине В любое время дорога. Смотрю в блестящие витрины На этикетки, ярлычки. Сильнее, чем от атропина, Мои расширены зрачки.
