Она отирается об меня, втискивается мне под брюхо. Малыши пищат, лезут ко мне.
Я хватаю зубами ближайшего из них и разрываю его пополам. Одноглазая вылезает из-под меня и прикрывает собой крысят. Одного она держит в зубах, намереваясь перетащить его в другое место. Я вонзаю зубы ей в горло – раз, другой, третий. Она пытается укусить меня. Ослабев, падает на бок, конвульсивно дергая лапками. Я загрызаю всех крысят, а нескольких наполовину съедаю. Я покидаю гнездо. Под стеной уже ждут крысы, почуявшие запах свежей крови.
Я оставил город. Оставил позади теплые подвалы пекарни, сладкие кладовки, полные вкусных отбросов помойки, лабиринты нор и каналов.
Я оставил замурованное гнездо, разглаженную мертвую стену, крыс, людей, расставленные ловушки и разбросанную отраву.
Я оставил пустое кресло, в котором задержался лишь запах молодой самки, оставил протоптанные крысиные тропы, следы зубов на деревянных ящиках, путешествия на реку и в хлев, пути, пройденные вместе со старым самцом. Я оставил покусанную, умирающую одноглазую самку и её растерзанных крысят.
Я отправляюсь тем путем, который когда-то прошел он, иду его дорогой. За стенами вагона шумит ветер, а стук колес убаюкивает, погружает в сон. Среди наполненных зерном мешков уютно, тихо, мягко. Поезд везет меня в далекий незнакомый город, о котором я ничего не знаю, но предчувствую, что он существует – иначе откуда прибыл и куда уехал старый самец, чей запах нашептывал мне об иных, далеких местах?
Я много раз приходил на погрузочную платформу, откуда стрелы подъемных кранов поднимали грузы мешков и ящиков. Я искал запах, что напомнил бы мне запах старого самца. Прежние узы больше не связывали меня с городом, и я чувствовал, что могу его покинуть. Я должен был уйти, потому что все, бывшее в этом городе моим, исчезло – все это разрушено, стерто, зацементировано.
Я познал жажду странствий, ощутил потребность пуститься в скитания.
Я быстро пробегал по улицам, как будто спасался бегством от опасного преследователя. Я бросался на других крыс, которые нередко были сильнее и крупнее меня, но они были спокойные, ленивые, засидевшиеся на одном месте.
Я хотел как можно скорее покинуть город. В лихорадке, почти больной, нервный, я часто выходил из темной глубины щелей и каналов и появлялся на поверхности, среди людей. Они кричали, бросали в меня камнями, били палками, топтали. Тогда я убегал. Я заставал их врасплох, пугал, дразнил, и, наверное, поэтому им не удалось меня убить, хотя их удары лишь чудом не задевали меня.
Я спрятался под лавкой в трамвае. Меня прогнала собака, вошедшая вместе с одним из пассажиров. Люди кричали, собака лаяла, трамвай остановился. Я выпрыгнул прямо на капот ехавшего мимо автомобиля. Помню лицо человека за стеклом, резко дернувшего руль. Скрежет металла, звон сыплющегося стекла. Машина врезалась в ехавший рядом грузовик. В суматохе я прыгнул в маленькое, низко расположенное окно гладильной прямо на стопку свеженакрахмаленного белья. Кругом крик, люди бросают в меня полотенцами. Я пробегаю под дверью в соседний захламленный подвал, а оттуда вдоль труб добираюсь до каналов.
В полусне, вслушиваясь в ритмичный стук колес, я вспоминаю все эти события. Они окружают меня, наплывают друг на друга, переплетаются, складываясь в странную мозаику памяти. Мне начинает казаться, что я попал в движущийся туннель спиральной формы, по которому я мечусь в попытках выбраться наружу. Но у этого туннеля просто нет конца, как нет и начала – я оказался в нем так неожиданно, ниоткуда. Я и двигаюсь теперь иначе, чем раньше. Лапки и коготки мне больше не нужны. Ведь я же порхаю, лечу сквозь собственные переживания, сквозь события, которые мне запомнились, лечу внутри огромного туннеля.
Вдруг я просыпаюсь. Чужая крыса, самка в период течки, изгибается передо мной, подставляет свой набрякший орган, пищит. Меня охватывает возбуждение. Через некоторое время мы, удовлетворенные, ложимся рядом друг с другом. Самка заползает мне под голову, втискивается под брюхо. Нижней челюстью я чувствую её пушистую, теплую спину.
Поезд останавливается и стоит. Мы отправляемся на поиски воды и более разнообразной еды, потому что питаться все время одним и тем же зерном, которым наполнены мешки в вагоне, нам порядком надоело.
Мы обследуем близлежащую местность. Во время каждой из таких прогулок надо быть очень внимательным, чтобы вернуться до отхода поезда. Я замечаю, что крысы вокруг нас меняются: одни остаются на станциях, которые мы проезжаем, а их место занимают другие.
На стоянке в наш вагон забрался большой черный самец и сразу же яростно кинулся на меня в атаку.
Он долго гонялся за мной по вагону, явно стремясь перегрызть мне горло. Моя новая самка, занятая поиском блох в своей густой шерсти, равнодушно поглядывала на наши гонки.
Поезд трогается. Черный самец прекращает преследование. Он подбегает к мешку и принимается есть зерно. Спрятавшись на дне вагона, я забываю об опасности и засыпаю, убаюканный ритмичным стуком. Вдруг чувствую резкую боль в шее – черная крыса наваливается на меня всем телом. Я разрываю его маленькое безволосое ухо. Он разъяренно пищит. Мы бросаемся друг на друга. Он старше, сильнее и опытнее в драках с другими крысами. Мы стоим друг против друга, опираясь на хвосты, фыркаем, попискиваем, скалим зубы. Его крупные, на редкость острые резцы оставили кровавый след у меня на загривке. Если бы он попал в самый центр, между ушами, он мог сломать мне позвоночник. Мы с ненавистью глядим друг на друга, опасаясь неожиданного смертельного удара. Он прыгает, метит мне в шею, переворачивает на спину. Я выворачиваюсь, изгибаю спину, зубы вонзаются в шерсть.
Единственный шанс спастись – бегство. Я взлетаю на самый верх большой груды мешков. Чувствую, что он вот-вот меня догонит. Я поворачиваюсь и принимаю боевую стойку, готовый перейти в нападение. Он останавливается, моя смелость его дезориентировала. Я отталкиваюсь от сплетения стальных тросов, связывающих мешки, и прыгаю вверх – в отверстие, сквозь которое в вагон со свистом врывается ветер.
Струя воздуха отбрасывает меня в центр. Я прижимаюсь к вращающимся лопастям. Тяжесть моего тела заставляет их замедлить вращение и наконец совсем остановиться. И вот я уже снаружи – на крыше вагона.
Убежденный в том, что мой преследователь не решится на дальнейшее преследование, я прижимаюсь брюхом к покрытой рубероидом поверхности. Здесь, на открытой поверхности, под ярким дневным светом, я чувствую себя в опасности. Распластавшись, с трудом сохраняю равновесие. Вдруг появляется черный самец. Как он сюда попал? Выбрался через вентилятор или нашел какой-то другой выход? Его зубы клацают в воздухе. Я успел отскочить в сторону и теперь сползаю все ниже по покатой крыше. Черная крыса смотрит
